тех, кого любили при жизни? Я должен в это верить.
– Значит, верьте, – ответил Сен-Обер. – Боль расставания оказалась бы нестерпимой, если бы была вечной. Не грусти, милая Эмили. Мы обязательно встретимся снова!
Он посмотрел вверх, и лунный свет озарил его умиротворенное лицо.
Лавуазен понял, что несколько затянул обсуждение печальной темы, и, словно что-то вспомнив, встал:
– Что же мы сидим в темноте? Пойду принесу свечу.
– Не надо, – возразил Сен-Обер. – Я люблю луну. Сядьте, добрый друг. Эмили, любовь моя, сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем днем: ночной воздух освежает. Я наслаждаюсь спокойствием и далекой музыкой. Так порадуй же и ты меня своей улыбкой. Кто так искусно играет на гитаре? Там два инструмента, или это вторит эхо?
– Думаю, эхо, месье. Эта гитара часто звучит по ночам, но нам неведомо, кто играет. А порой звучит такой красивый и грустный голос, что можно подумать, будто по лесу бродит привидение.
– Да, там наверняка кто-то бродит, – с улыбкой согласился Сен-Обер. – Но только скорее не привидение, а смертный.
– Иногда в полночь, когда сон не шел, я слышал эту музыку, – не обратив внимания на последнее замечание, продолжил Лавуазен. – И звучала она где-то совсем рядом. Сразу вспоминалась покойная жена, и к глазам подступали слезы. Иногда я вставал и подходил к окну, чтобы посмотреть, кто играет и поет, но как только открывал раму, звуки стихали, и наступала тишина. Вокруг никого не было, но я слушал и слушал – до тех пор, пока не начинал пугаться даже шороха листьев на ветру. Говорят, что эта музыка предупреждает человека о близкой смерти, но я слышу ее вот уже много лет и продолжаю жить.
Эмили улыбнулась причудливому суеверию, однако в нынешнем тревожном состоянии все-таки подверглась его влиянию.
– Но ответьте, добрый друг, – обратился к хозяину Сен-Обер, – разве не нашлось смельчаков, готовых выяснить природу этих звуков?
– Наши парни пробовали преследовать неизвестного музыканта, но звуки постоянно удалялись в лесную чащу и казались такими же далекими, как и прежде. В итоге люди пугались и возвращались домой. Я редко слышал эту музыку таким ранним вечером. Как правило, она звучит около полуночи, когда та яркая планета, которая сейчас хорошо видна над башней, прячется за лесом слева.
– Над какой башней? – поспешно уточнил Сен-Обер. – Я ничего не вижу.
– Прошу прощения, месье, но отсюда ее отлично видно, так как луна светит прямо на нее. Вдалеке, прямо по аллее. А сам замок скрыт деревьями.
– Да, мой дорогой отец, – подтвердила Эмили. – Видите блеск над темным лесом? Наверное, это флюгер, освещенный луной.
– Да-да, теперь вижу. А кому принадлежит замок?
– Им владел маркиз де Виллеруа, – многозначительно ответил Лавуазен.
– Ах! – с глубоким вздохом воскликнул Сен-Обер и чрезвычайно оживился. – Значит, мы совсем близко от Ле-Блана?
