style="font-size:15px;"> Весь знакомый мне мир деревни, вместе с её жителями, опрокидывался, как картонная декорация.
А за ней вставал другой, живой мир. Глубокий, страшный своей глубиной. От этого знания было жутко. И почему-то радостно.
– Яблочко хочешь? – Наталья тронула меня за руку. – Я к церкви садом шла, вот, созрели уже, ранние.
Она сунула руку в глубокий карман юбки, вынула два мелких красных яблока, обтёрла, одно протянула мне.
Яблоко было сладкое и жёсткое. Наталья медленно, аккуратно обкусала огрызок, бросила в реку, и он, чуть отплыв, закрутился в водовороте. Я съела своё целиком.
– А как же… Кто ж вас спас тогда?
– Дак вот Егор и спас. Он на свадьбу-то – не пошёл, тошно ему было на братову подлость глядеть. Егор давно уж по мне сох. Так думал, любовь у нас, не совался. Честный он. А мне и невдомёк было, я ж как ослепла тогда.
Он весь день тот у тёти Глани, у бабки своей, сидел. Уж не знаю, чего он хотел, – может, утешить меня, а может, догадался, что надумаю… Только как увидел, что девки по улице к их дому прошли, так к бараку и побежал. А там уж меня не было. Он верёвку оборванную в коридоре приметил и бельё по полу… Оборвалась верёвка-то, спешила я.
Так и понял он.
…А я и не упомню, как прыгнула, – она по-детски пожала плечами. – Вижу только, как доску с тулупом от проруби отваливаю, заиндевел тулуп, тяжёлый. А уж после… ноги всё вниз, вниз, а дна нет, глубоко…
Потом уж очнулась, когда он меня в гору нёс. Бежал он, а меня, как куль, через плечо перевалил. Бежит, а сам всё повторяет: «Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас…» Я глаза открыла, вижу – спина. И пар от неё валит. И опять всё помутилось…
Остальное мне уж потом девчонки рассказали, сама-то я в беспамятстве десять дней была.
Притащил он меня прямо в отцову избу, в горенку на кровать свалил; он уж отдельно, в горенке той жил. В избе свадьба гуляет, все повскакали, отец – в крик…
Егор тогда проём дверной руками загородил да и выдал всё разом. «Вы, – говорит, – её чуть со свету не сжили. А я молчал. Наша вина. Я выхаживать буду. Я её на хату не променяю, уйду. А как уйду – без помощи останетесь, на Витька у вас опоры нет. Решайте сами».
Сказал и дверь за собой закрыл.
Отец тогда отступился, на Егоре всё хозяйство держалось, куда без него… Так я в горенке той и осталась.
– А Витька? Он-то… тёть Наташ…
Наталья прищурилась, глядя вдаль, за реку, потом потупилась. Хмыкнула, улыбнулась:
– Витька-то? Он – да, чегой-то там хотел, поговорить вроде… Только Егор запретил ему ко мне подходить. Навсегда запретил. Поперёк Егора тот никогда не пёр, кишка тонка. Сам он с Люсей к ней в избу ушёл, пока отец дом не отстроил. Да так и обходил меня потом кругалём, много лет.
Да и… что уж говорить, на руку им с Люсей было, что всё так устроилось тогда. Только ты не подумай, – поспешила она, будто спохватившись, – я на Люсю не в претензии! Набедовалась
