к виску. Все вокруг расплылось, точно я медленно-медленно теряю сознание и зрение. Вокруг, на фоне адского, неописуемого пейзажа проносятся сотни образов, до ужаса искаженных, и все они тыкают в меня пальцем: одни смеются надо мной, другие же порицают, бранят и обвиняют, и все это сливается в дьявольскую какофонию, гул из сотен или даже тысяч голосов. На меня напал животный страх, настолько сильный, что я не мог сдвинуться с места. Мне становится дурно, голова идет кругом, ноги подкашиваются, по всему телу разливается жар. Я сделал шаг, но вдруг начал падать навзничь. Всего через мгновение я понял, что падаю вовсе не на землю. Весь мир вдруг стал беспросветно-черной бездонной пропастью, и лишь на самом-самом верху еще горел свет, до которого у меня вряд ли уже получится добраться. Холод, страх, тьма и отчаяние –больше нет ничего. Я все падаю и падаю. Все глубже и глубже… А где-то там, на самом дне этой пропасти, находятся недели в психиатрической больнице с ее таблетками и препаратами, с ее постоянными допросами и тестами…
Сон оборвался. Я проснулся в холодном поту с пересохшим горлом. Часы, лежавшие подле кровати, показывали шесть утра. Уснуть я уже не мог; хотелось в туалет, но на то, чтобы встать с кровати, не было сил. Я лежал и смотрел в темный потолок, на котором периодическими всполохами проносился свет фар от редких машин. Потянулся за сигаретами. Пачка лежала на столе возле дивана, прямо у меня за головой. Это был вполне удобный столик, где умещались и сигареты, и книги, и еще множество всякой мелочи. Полусидя я закурил, стряхивая пепел в стакан, стоявший на том же самом столе. Это был черный стакан с лицом уставшего от жизни мужчины с сигаретой во рту; над ним крупными белыми буквами начертано: «OK DOOMER». Как-то раз Ваня решил посмеяться надо мной, и в мой же день рождения подарил эту кружку. Иронично, наверное.
Сейчас у меня было не то состояние, когда хочется подольше понежиться в кровати, в тепле, нет. Это то состояние, когда задумался о чем-то, даже не зная, о чем, и не можешь пошевелиться, будучи полностью поглощенным этим раздумьем. Все-таки сознание мое есть моя проблема, так как с ним я несчастлив. Проще всего жить двум существам: тем людям, которые не отличаются глубоким сознанием, и животным, у которых этого сознания вообще нет. Мне кажется, что такие люди охотно принимают жизнь и живут все свои семьдесят-восемьдесят лет, в то время как люди действительно мыслящие рано начинают понимать все убожество, странность и неправильность этого мира, отчего далеко не всегда соглашаются жить в нем. А если и соглашаются, то начинают принимать что-нибудь, чтобы его приукрасить… Я не могу принять этот мир, я уже практически ненавижу его, но в то же время я не могу покончить с собой. Я стараюсь надеяться на лучшее, но в то же время я понимаю, что мои надежды неискренни, они строятся на «авось повезет», а значит, их фактически нет (хотя, впрочем, может именно это и называется надеждой?..) Я лишь тешу себя мыслями об их существовании, чтобы черное отчаяние не сожрало меня полностью, чтобы было хоть чуточку проще жить. Я пытаюсь внушить себе, что надеюсь на что-то, но внушение это на самом деле не работает. Наверное…
Вкрутив
