зелень и яркие краски природы, очнувшейся от долгого зимнего сна.
И вот передо мной, наконец, был конечный пункт путешествия – город Линсвет.
За свои восемнадцать лет я мало где побывала, потому что до десяти я жила с родителями в небольшом городке Миринкорт на востоке Ранидии. Мои родители – хорошие и добрые люди: мама преподавала в школе словесность, а папа работал на ткацкой фабрике управляющим. Я единственный ребенок в семье, так что мне уделялось много внимания – воспитанием и манерами занимались серьезно.
Родная сестра мамы, Риана, удачно вышедшая замуж за обеспеченного аристократа, барона из нашей столицы Брон, решила мне помочь и дала рекомендации для поступления в хороший пансион для девочек, «Альман». Где я, собственно, и проучилась последние восемь лет.
И вот настал долгожданный день выпуска. Я крутилась перед зеркалом, пытаясь разглядеть себя со всех сторон. Праздничные платья ученицам пансиона удавалось примерить только несколько раз в году по случаю больших торжеств. И то все они были одинакового фасона и пошиты из одного вида ткани. В основном мы ходили в сатиновых платьях летом и шерстяных в холодную погоду, всегда скучного серого и коричневого цветов с единственной допустимой отделкой – кружевными белыми воротничками. Да и праздничный наряд из поплина тоже не блистал изысканностью: длинный узкий рукав с отделкой из кружева, юбка с единственной оборкой по подолу, под которую надевалось всего пять подъюбников. А цвет лаванды совершенно не подходил к моим карим глазам, волосам цвета горького шоколада и коже с теплым оттенком.
– Эмили, как же хорошо, что мы эти убогие наряды примеряем в последний раз, – протянула, лежа на кровати на животе и болтая в воздухе согнутыми ногами, соседка по комнате, а заодно и близкая подруга, сопровождавшая меня во все долгие годы учебы. Руками она обнимала подушку, лицо ее при этом выражало скуку.
– Да, Линдси, совершенно согласна. Эти оттенки мало кого украшают, хотя ты, с такой-то внешностью, всегда будешь в центре внимания, во что бы ни оделась, – улыбнулась я подруге, взглянув на нее. Рыженькая, с тугими кудряшками и полненькой фигурой – ее действительно было трудно не заметить.
– Зато ты очень стройная и тебе не надо заморачиваться с выбором фасонов, все будет хорошо сидеть, – надула губки подруга.
На самом деле в ней, как и во многих женщинах, тлела зависть к тем, кто лучше выглядит, красивее, стройнее, успешнее. Мой отец всегда говорил:
– Дочка, не бывает настоящей дружбы между женщинами. Они всегда будут сравнивать себя с кем-то и завидовать всему, что лучше.
Да, так и было с Линдси. Она завидовала всем, кто мог есть хлеб и не толстеть, а если кто-нибудь делал в чем-то успехи, сразу находила кучу недостатков в этом человеке и начинала сплетничать за спиной. Но я старалась ее понять, такая уж у меня натура, пытаюсь видеть в людях только хорошее, пока люди не причинили мне вреда напрямую – не могу их судить.
– Вот и все! Мы здесь последние дни! Уедем и больше не увидим этих занудных преподавателей, серых стен пансиона, не будет бесконечной муштры. Я накуплю себе ворох платьев всех цветов и оттенков, шляпок и перчаток. Буду наслаждаться жизнью, прогулками, танцами и флиртом с мужчинами, – перевернувшись на спину и глядя на потолок с блуждающей улыбкой на губах, предавалась мечтам Линдси.
– Я тоже рада, что мы выпускаемся. Но все-таки, согласись, страшно. Мы теперь будем одни, работать все в разных городах – никакой поддержки. Если честно, я боюсь, – теребя кружева на рукаве платья, проговорила я и, закусив губу, уставилась в пол.
– Ну что ты! Все у нас будет хорошо, – опять перекатившись на живот и, подперев руками голову, бодро сказала Линдси. – Думай только о хорошем, о том, как мы удачно выйдем замуж, и нас обязательно будут любить и носить на руках. Вот я непременно хочу мужчину, который приведет меня в дом с большим садом, где можно будет выращивать пионы и кусты ароматных роз. Мы будем жить душа в душу и родим пятерых детишек, – на такой оптимистичной ноте закончила свою речь подруга.
– А не много? Пятерых-то? – покосившись на Линдси, с сомнением спросила я.
– Да нет, в самый раз, – уверенно закивала головой та.
– Пойдем, а то опоздаем к началу церемонии, – поторопила я подругу.
Мадам Тибо, директриса нашего пансиона, с неизменной строгой гладкой прической, уложенной волосок к волоску, высокая и осанистая, в платье темно-синего оттенка с воротом под самое горло, неспешно прошествовала в центр зала для торжеств, из которого временно вынесли скамьи, чтобы поместились все выпускницы и девушки-учащиеся, стоявшие позади. За мадам Тибо выстроились наши преподаватели.
Строгое выражение лица у директрисы было всегда, даже в праздничные дни. Орлиный нос на узком лице придавал ему хищное выражение, а губы были всегда сжаты в узкую полоску. Но надо отметить, что она была справедливой и никогда никого не
