проекту о XX веке, который продолжает воодушевлять меня и отдалять от нуара.
Этот вопрос (то, что я, не простившись, расстался с этим жанром) продолжает огорчать меня, тем более что к концу трилогии Les Enfants du désastre[1] я приладил «Словарь влюбленных в детектив» (изд. Plon), который в некотором роде усилил мое сожаление.
Тогда я вспомнил о написанном в 1985 году романе, который еще никогда не отправлял ни одному издателю. Вскоре после его завершения в моей жизни начался сложный период. Когда он закончился, все уже было совсем не так, как прежде. Тот роман оказался слишком далеким от меня. И попал в ящик, чтобы больше никогда из него не выйти.
Однако составление «Словаря влюбленных» показалось мне отличным поводом этот роман перечитать.
Я столкнулся с несколькими приятными сюрпризами. Это довольно сумеречный роман, и я был удивлен, что в нем уже присутствует определенное количество сюжетов, мест и типов персонажей, которые я разовью впоследствии.
Действие книги происходит в 1985 году, в счастливом времени уличных телефонов-автоматов и карт автомобильных дорог, когда писатель мог не опасаться, что его история станет невозможной из-за мобильного телефона, навигатора, социальных сетей, камер наблюдения, системы распознавания по голосу, ДНК, централизованных цифровых картотек и так далее.
За мной закрепилась репутация автора, который дурно относится к своим персонажам, и уже с первого романа этот упрек, на мой взгляд, оправдан. Читатель не всегда легко сносит страдания персонажа, к которому привязался. Впрочем, в жизни ведь это случается, верно? Друг, в течение нескольких минут унесенный инфарктом, товарищ, сраженный нарушением мозгового кровообращения, родственник, ставший жертвой дорожного происшествия, – в этом нет никакой справедливости. С чего бы романисту быть деликатнее, чем сама жизнь? Но то, что мы принимаем от жизни, мы не всегда готовы простить сочинителю. Потому что у него-то был выбор сделать иначе… А он этим выбором не воспользовался.
По-моему, в детективном жанре эта критика менее обоснована, чем во всех прочих. Именно в нем вполне предсказуемо обнаружить преступление и кровь, так что чересчур чувствительные могут выбрать другое чтение. И все же для некоторых читателей жестокость сюжета должна «держаться в определенных границах». Лично я убежден, что читатель ждет крови, смертей – иными словами, несправедливости – и что по своей реакции он просто определяет собственную неспособность повстречаться с ней.
Итак, вот мой первый роман.
Как обычно бывает в подобных случаях, принципиальный читатель будет судить о нем со всей строгостью, а дружелюбный – с благожелательностью. Перечитав его, я обнаружил множество недостатков, и когда пришла пора подумать о публикации, встал вопрос о том, насколько серьезную правку мне предстоит внести.
В 1946 году в предисловии к переизданию своего романа «О дивный новый мир» Олдос Хаксли писал: «Но бесконечно корпеть над изъянами двадцатилетней давности, доводить с помощью заплаток старую работу до совершенства, не достигнутого изначально, в зрелом возрасте пытаться исправлять ошибки, совершенные и завещанные тебе тем другим человеком, каким ты был в молодости, безусловно, пустая и напрасная затея»[2]. «Дефекты его как произведения искусства существенны; но, чтобы исправить их, мне пришлось бы переписать вещь заново…» – признается он далее.
То же самое мог бы сказать и я.
Так что мне показалось наиболее верным представить читателям роман приблизительно в том виде, в каком он был написан. Я исправил несколько пассажей, которые затрудняли понимание. В остальном же внесенные мною изменения чаще всего носят характер косметический, но ни в коем случае не структурный.
«Черный» роман – нередко циркулярный: повествовательный цикл замыкается на себе самом.
А потому я счел достаточно логичным, чтобы моим последним опубликованным «черным» романом стал… именно первый, мною написанный.
Соседка:
– Я думаю, она алкоголичка. Видал, как у нее дрожит губа?
Сосед:
– Ее трясет. Наверное, она во власти Зла. Должно быть, в голове у нее змеи.
5 мая 1985 года
Матильда нетерпеливо постукивала по рулю указательным пальцем.
Вот уже больше получаса автомобили на трассе исполняли медленный вальс, а она все еще находилась в десяти километрах от тоннеля Сен-Клу. Движение замерло на долгие минуты, затем внезапно горизонт освободился, и прижатый к барьерному ограждению «Рено-25» сунулся влево и поехал: шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… а потом снова резко остановился. Эффект аккордеона. Она еще поборется. Кстати,
В трилогию
Перевод О. Сороки, В. Бабкова.
«Конфликт» (
