было наблюдать такую сентиментальность в человеке за тридцать, да еще и военном. Люба даже сама растрогалась. Китель на нем был потертый, неумело заштопанный. Когда он неловко протянул для пожатия руку, она заметила заусеницы и траур под ногтями. Ну да, человек фабричный, не фертик. Она его обняла, ткнулась губами в холодную щеку. Сразу сказала, что с каторги, отбыла весь срок, но приехала, нарушив режим поселения, по поддельным документам – не хотела недомолвок, да и реакцию надо было посмотреть. Он, справившись с собой, держался нормально. Не успев еще узнать, для чего она ринулась в Могилев, предложил помощь. Она звала его по-старому «Андруся»: «Андруся, я ведь сюда приехала не просто так». Он сказал, что все понимает. Понимает, что для террористической работы. И только спросил ее шепотом, когда они поднялись в дешевый рублевый номер:
– Центральный?
Неужели они там решились наконец?
Да уж, центральней не бывает! Только это она сама решила.
– Милый, – сказала, чувствуя на себе его жадные руки и на минуту отодвигаясь, – вопрос цареубийства принципиально решен уже давно. Сейчас для нас это вопрос не политики, а исключительно боевой техники. И совершенно неважно, есть ли на это санкция того или иного партийного комитета.
Плохо было то, что в главном – готовности пойти и взорвать – положиться ей было не на кого. Жаль, что невозможно все вообще сделать самой. Потому что организация – это сила, машина, всеми своими деталями настроенная на результат, но вместе с тем, чем опаснее организация, тем больше подвержена провокаторству. Безответственно думать, что не найдется среди партийных шестеренок очередного иуды – ладно бы только личный риск, но и дело окажется под ударом. Поэтому она так и сообщит: готова принять помощь партии, но только чтобы всем управлять самой.
Путая следы, как когда-то учили, доехала третьим классом до Орши и отправила две телеграммы. Московский почтамт, до востребования, Кузнецкому: «Добрались благополучно. Намерены открыть торговлю Могилеве. Перспективы отличные. Присматриваем место. Просим помочь средствами. Соколовы». И вторая, Рогинскому: «Устроилась лекарским помощником доктору Конкину. Надеюсь скоро получить диплом. Жду поздравлений. Люба». Обе эти телеграммы, даже если вдруг привлекут внимание, никуда не вели. Кузнецкий был просто почтовый ящик, а другой адресат, Рогинский, действительно содержал акушерскую школу, и именно дипломом этой школы на присвоенную ею фамилию она, в случае необходимости, могла удостоверить свою принадлежность медицинской профессии. Доктор Конкин был человек проверенный и, судя по всему, чистый. Любу он сверх штата зачислил к себе, помог прописаться в участке и на квартиру устроил. Без направленной агентурной разработки вычислить ее было невозможно.
Товарищи прислали в помощь Афоню. Человек не задавал лишних вопросов, делал, что говорят, подчиненное положение его вполне устраивало. Хороший выбор. Афоня свел с местным, Гришей Воронцовым. Этот показался чересчур
