на левый борт.
Сбив охотку, усовестились. Наблюдался коллективный подъём духа. Ведь рейс совсем короткий, с давно нужной разрядкой.
У меня особая причина в совпорту побывать – палец на руке не заживал. Покалечил малость, потому что в каждом начальнике видели авторитет. За ту наивность и поплатился. Механик суетной подвёл. Мол, утопите с кормы бочку. Это он к нам, двум случайным на палубе, обратился. По простоте стали тужиться. Чуть приподняли. Дальше ни в какую. Столько в ней отслуживших железяк из машины! А пальцы заложены за край днища! Сейчас обоим отдавит.
– Выхватывай! – почти кричу.
Товарищ свои выдернул. Бочка на одну сторону чуть опёрлась. Всё равно вес чудовищный. Моя очередь…
Боли не почувствовал. Вижу, кончик среднего срезан и кровь течёт. Опечалился: как на гитаре играть буду?
Лечила буфетчица по кличке Каракола, похожая на то несчастное морское создание. В медицине она разбиралась: прослушала когда-то один курс акушерского. Не тем ли мазала, то ли солярил на вахтах повязку – палец гноился.
Перед Грецией заходили в Порто-Маргеру. Рядом, представьте, Венеция. Вызвал мастер агента. На модном лупоглазом мерсе покатили в госпиталь. Там рану по-настоящему обработали. На обратном пути на заднем сиденье вальяжно откинулся. Чем не прообраз новорусского?..
Прошли под строящимся мостом через Босфор. И наискосок в нашу запутанную советскую географию. По любознательности помнил, что бился с турками за Причерноморье славный граф Суворов. Теряя чудо-богатырей, сломил-таки янычарское упорство. Деятельный князь Потёмкин, наместник огромной завоёванной Новороссии, тут же основал и Херсон. Был тот хлебной биржей России. При красных вождях странновато в одночасье стал украинским.
Чертовщинка, подумалось мне. И она аукнулась. Стра-а-а-ш-но! Но всё чередом…
Вот уже у причала. В порту во множестве милиция объявилась. Секёт и тырит. Выгрузка без наших тальманов. Ответчика за груз успокоили не на щирой мове, придуманной коварно для разъединения, а на исконно отеческом: «Напрасно волнуетесь». (Было кому подменой языка озаботиться: польским панам, крёстному отцу самостийности и русофобу Тарасу Шевченко, большевикам, сдуру запутавшимся в национальном вопросе. И так полонизируют и даже австровенгерничают всякие Ющенки до наших времён)[1].
От долгой заграничности нам не терпелось отметиться в заведении с музыкой. Швартанулись пижонисто в «центровом». Когда оркестр заиграл, и без того искрило веселье. Зажигала стайка студенток-филологичек. По симпатиям – наши.
К закрытию каждый потерялся. Я стал лёгкой добычей двух подружек. Расчувствовавшись от поцелуйчиков осовремененной блоковской незнакомки, подарил свой крестильный крестик. По тем временам символ веры только за подкладкой пиджаков моряки носили. Как пал в ослеплении? Сейчас не отвечу. Маленький, алюминиевый, неказистый – только мне и был дорог.
Потом
Широкорад А. Россия и Украина. М.: АСТ, 2007.
