– Лара, ты совсем с ума сошла? Как ты собираешься рожать, если дымишь, как паровоз? Я же просил тебя бросить! – шиплю, низко склоняясь к ее лицу.
– Я и не собиралась рожать, между прочим! – огрызается она. – Это тебе надо. Заладил – рожай, рожай. А меня спросить? Я столько вложила в фигуру и теперь ее портить? Ты знаешь, сколько стоит подтянуть грудь у пластического хирурга?
– Конечно, знаю. Ведь это я оплачиваю твои счета, – поднимаю бровь.
– Вот! А теперь представь, что будет, если я рожу. Будут растяжки, вырастет живот, грудь отвиснет…
– Лара! Тебе напомнить, кто внес это дурацкое условие в наш брачный договор? – Она поджимает губы. – Это был не я.
– И не я, – не остается в долгу она. – Может, ну его, это условие? – спрашивает и ныряет рукой в сумочку, вновь доставая пачку. Отбираю и, сминая, бросаю в урну.
– Значит, так, – хватаю ее за локоть и притягиваю к себе, – сейчас ты натягиваешь улыбку на лицо и идешь со мной к врачу. И будь любезна вести себя подобающе. А насчет этого, – киваю на урну, намекая на сигареты, – дома поговорим.
– И что означают все эти каракули? – Лариса еще раз с усилием всматривается в отчет, который ей предоставили.
– Вы бесплодны, – через силу говорит врач. Сергей Борисович уже год занимается нашей проблемой.
– Это значит, я не смогу родить? – В голосе жены слышится плохо скрываемое торжество.
– Увы, – разводит руками врач, а Лариса смотрит на меня радостно.
– Доктор, – говорю я с нажимом, – нам нужен ребенок.
– Тогда следует рассмотреть другие варианты…
– Если вы про детдом, то забудьте об этом, – отвечаю жестко, пресекая любые возражения. Это не пройдет, мы можем взять хоть десяток, но условие, поставленное отцом Ларисы, было однозначным: ребенок должен быть нашим биологически. И никак иначе.
– Тогда… как насчет суррогатного материнства?
Жена смотрит на меня, подняв бровь. Красивая она все же женщина. Голубые глаза, яркий блонд. Она практически не красилась, но всегда оставалась яркой. Лариса умела одеваться кричаще, с выпячиванием брендов. Я не любил это, но и не осуждал, в конце концов, женщины созданы, чтобы мы, мужчины, их наряжали.
– Это довольно простая процедура. Берется ваш биологический материал… – начинает объяснять Сергей Борисович, но жена его прерывает.
– Доктор, не держите меня за дуру. Лучше скажите, я правильно понимаю, что в этом случае мне не придется рожать?
– Да.
– Отлично, мне это подходит. Демид, я согласна. Идеальный вариант.
Не успеваю я ничего сказать, как жена подскакивает с кресла и, стуча по кафельной плитке остроносыми ботфортами, уносится из кабинета прочь.
– Лариса!
Стоит подняться, чтобы вернуть жену, как Сергей Борисович останавливает меня:
– Это на сегодня не все плохие новости, – говорит он тихо.
Интересно, что может быть хуже? Ну или лучше, на взгляд моей жены.
– Слушаю.
– Понимаете… – начинает Сергей Борисович. – Лариса не только не сможет выносить ребенка. У нее яйцеклетки нежизнеспособны.
– Значит, даже суррогатное материнство нам не подходит? – До меня еще слабо доходит смысл его слов.
– Не совсем. – Врач мнется, стараясь подобрать слова.
– Да говорите уже как есть! – Терпеть не могу хождения вокруг да около.
– Я поэтому позвал вас лично, думал, получится вести разговор более откровенно. Она ваша жена и если любит вас, то вы могли бы взять чужую яйцеклетку…
– То есть вы хотите сказать, что ребенок будет не от Ларисы?
– Ну почему же? По бумагам это будет ваш общий ребенок, но биологически – только ваш. – Сергей Борисович прямо смотрит на меня. – Но если вам это не подходит… Тогда увы, вариантов кроме усыновления нет.
Сергей Борисович не в курсе нашего брачного договора, так что не может знать, что вариантов у меня вообще нет, кроме того, что он предложил. Остается еще одна проблема – жена может не принять чужого ребенка. А значит…
– Есть возможность не расстраивать Ларису?
– Вы имеете в виду не говорить ей про нежизнеспособность яйцеклеток?
Киваю.
– Она слишком нестабильна в последнее время. И во избежание дальнейших проблем хотелось бы сохранить это втайне, – многозначительно смотрю на врача.
– Я все
