прикончит. – Профессор Преддик снял носки, выжал и надел обратно. – В прошлый вторник спрыгнул с дерева на Брод-стрит и повалил казначея Тринити-колледжа. Оверфорс совсем стыд потерял, возомнил себя вторым Баклендом, но Бакленд, при всех его недостатках, не учил своего медведя прыгать на прохожих с деревьев. Тиглатпаласар вел себя безукоризненно, равно как и шакалы, хотя ужинать у Бакленда было изрядным испытанием для гостя. Могли попотчевать крокодилятиной – помню один званый обед, на котором подавали полевок. Зато у него имелись два несравненных золотых карася!
– Так, значит, из-за Дарвина вы уронили удочку… – напомнил Теренс, пытаясь вернуть профессора в прежнее русло.
– Да, и когда обернулся, увидел Оверфорса, хохочущего, словно баклендовская гиена. «Рыбачите? – спрашивает. – Не видать вам хавилендовской кафедры, если будете так бездарно тратить время». «Размышляю над последствиями уловки Фемистокла при Саламине», – объяснил я, а он мне: «Это еще бессмысленнее, чем рыбалка. Историю нельзя воспринимать как хронику тривиальных событий. Это наука». – «Тривиальных событий?! – изумился я. – По-вашему, победа греков над персидским флотом – тривиальное событие? Да она определила развитие цивилизации на ближайшую сотню лет!» Оверфорс эдак небрежно отмахнулся: «События для исторической науки несущественны». – «И битва при Азенкуре несущественна? И Крымская война? И казнь Марии Стюарт?» – «Частности! – фыркнул он. – Разве Дарвин или Ньютон интересовались частностями?»
Вообще-то интересовались. Да и леди Шрапнелл не зря твердит, что Господь в мелочах.
– «Дарвин! Ньютон!» – продолжал профессор Преддик. – «Вы сами себе противоречите, приводя их в пример. Историю творят личности, а не масса. И отнюдь не природные силы. А как же доблесть, и честь, и верность? А подлость, а трусость, а алчность?»
– И любовь, – вставил Теренс.
– Именно, – кивнул профессор. – «Как же любовь Антония и Клеопатры? Неужто никак не повлияла на историю?» Этот вопрос я адресовал ему уже в реку. «Как же коварство Ричарда Третьего? А пламенная вера Жанны д’Арк? Нет, историю творят личности, а не массы!»
– В реку?.. – переспросил я озадаченно.
– Вы толкнули профессора Оверфорса в реку? – одновременно со мной изумился Теренс.
– Толчок – тривиальное событие, частность, а значит, по теории Оверфорса, ни на что не влияет. Это я ему и сообщил в ответ на крики о помощи. «Силы природы действуют только на массы», – говорю я ему.
– Боже правый! – Теренс побледнел. – Разворачивайте лодку, Нед, срочно возвращаемся. Надеюсь, он еще не утонул.
– Утонул? Как бы не так! По его теории, утопление ничего не значит, даже если тонет Георг Плантагенет в бочке мальвазии. «А что насчет убийств? – спросил я его, пока он там барахтался, размахивая руками и вопя. – А помощь? Они ведь тоже невозможны, поскольку требуют поступка и неких душевных свойств, которые вы отрицаете. Где в вашей теории цель, план и замысел?» – «Так и знал! – выкрикнул Оверфорс, отчаянно плещась. –
