имей я хоть малейшие шансы на успех, но по его бледному, с орлиным профилем лицу видел: он утвердил для себя план действий и теперь его ничто не остановит. Я знал – хотя Холмс не говорил об этом вслух, – что его сподвигла на это смерть ребенка, Росса. И пока он считает себя виновным в этой смерти хотя бы частично, он не успокоится, а все мысли о собственной безопасности будут без особых трудов отброшены.
Но вот экипаж привез нас в район Лаймхаус-Бейсин, мы вышли в аллею – и мне стало не по себе. Улицы были окутаны вязким и желтым туманом, приглушавшим все звуки. От него веяло жутью, он, словно хищный зверь, рыскал по темноте в поисках жертвы – а мы погружались в него, сами шли к нему в пасть. Мы прошли по аллее, зажатой между стенами из красного кирпича – они истекали влагой и поднимались так высоко, что без слабого отсвета луны было бы не видно неба. Поначалу мы не слышали ничего, кроме звука собственных шагов, но постепенно проход расширился, и с разных сторон эхо стало приносить ржание лошади, мягкий рокот парового двигателя, журчание воды, вопль напуганного ребенка – все эти звуки по-своему определяли поглотившую нас тьму. Мы шли вдоль канала. Перед нами прошуршала крыса или еще кто-то из отряда ей подобных, соскользнула за край дорожки и бултыхнулась в черную воду. Залаяла собака. Мы прошли мимо привязанной к пирсу баржи – сквозь занавески на окнах пробивались лучики света, а из трубы валил дым. Сзади находился сухой док, там, подобно доисторическим скелетам, едва видимые, на привязи из канатов и снастей, ждали ремонта сбившиеся гуртом суда. Мы повернули за угол, и все это тут же утонуло в тумане, который занавесом упал у нас за спиной, – я обернулся и ничего не увидел, словно секунду назад вышел из ниоткуда. Полная пустота была и перед нами – если бы мы стояли на краю земли и намеревались шагнуть в никуда, картина была бы точно такой же. Но вдруг наш слух уловил резкие звуки фортепиано – кто-то одним пальцем пытался подобрать мелодию. Откуда ни возьмись перед нами прямо из тьмы возникла женщина – помятое размалеванное лицо, безвкусная шляпка и шарф с перьями. Я уловил ее запах, напомнивший мне об умирающем в вазе цветке. Она хихикнула и тут же исчезла. Наконец впереди показались огни, это были окна паба. Именно оттуда и доносилась музыка.
Паб назывался «Роза и корона». Мы прочли название, только оказавшись непосредственно под вывеской. Это был странный домишко, кирпичную кладку там и сям скрепляли обшивные доски, но все равно он был какой-то скособоченный – того и гляди рухнет. И окна все перекошены. Дверь низкая – чтобы войти, нам пришлось бы пригнуться.
– Мы прибыли, Ватсон, – негромко произнес Холмс, и я увидел, как дыхание слетает с его губ клубочками пара. Он показал вперед. – Это Милуорд-стрит, а вон, как я понимаю, «Местечко Крира». Видите красный фонарь над дверью?
– Холмс, последний раз прошу вас: позвольте, я пойду с вами.
– Нет, нет. Одному из нас лучше остаться снаружи: если окажется, что меня ждут, вам будет легче прийти мне на помощь.
– Думаете, Гендерсон рассказал нам сказку?
– Его история во всех отношениях показалась мне невероятной.
– Но
