можно сказать, богатыми, по тем временам. А Настя из рабочей семьи со средним достатком. Я увидел ее случайно, молодую красивую девушку. Ты даже представить себе не можешь, какая была твоя мама… Прошло столько лет, а я так и не встретил подобную ей. Не влюбиться было невозможно. Выразительные карие глаза, черные волосы, смуглая кожа, точеная фигурка. И походка… Как бабочка порхала! Мне иногда казалось, что она вдруг улетит от меня, я никогда ее не найду. А как она звонко смеялась… Можно было любоваться бесконечно. Я влюбился сразу, растворился в ней. Настя собиралась поступать в институт, но любовь так закрутила нас, что не до того стало. Твоя мама вскоре забеременела. И ты была желанным ребенком. Мы радовались. Я после института уже семь лет работал. Все складывалось хорошо. Мне исполнилось двадцать девять лет, открывал свой бизнес. Казалось, ничто не мешало семейной жизни. А твоя бабушка, узнав обо всем, решила помешать нашему счастью. Настя это почувствовала сразу, как только я привел ее в дом. Я же, напротив, ничего не замечал. Любовь сделала меня слепым. Думал, Насте кажется, не должна моя мать так предвзято относиться. У девушек часто не сразу складывается с будущей свекровью. При мне мать старалась не показывать неприязни к моей Настеньке. Это теперь я знаю, что улыбки были наигранными. Представляешь, дочка, мы же ушли к Настиным родителям, тайно зарегистрировались и стали ждать твоего рождения. Но потом вернулись. Я подумал, что здесь мой дом, столько комнат, условия несравненно лучше. Нужно было думать о ребенке. Когда я показал матери свидетельство о браке… Что началось… Потом, кстати, мать неожиданно притихла, чему я очень обрадовался. Теперь-то я знаю, что она выжидала. Ждала, когда Настя родит. Но тогда мне было невдомек. Я подумал, что мать смирилась, и у нас все будет хорошо. Мы с Настей закрывались в комнате и наслаждались, слушая, как ты в ее животике бьешь ножкой. Часами ждали, когда ты снова пошевелишься. Это было настоящее счастье. Зорина, твоя мама – самая лучшая женщина на свете. Она ради нашей любви могла терпеть любые невзгоды, даже боль, отчаяние.
– Папа, мамин портрет в твоем кабинете говорит о том, что ты помнишь о ней, она живет в твоем сердце. Или это приносит тебе боль? Почему тогда не снимешь его?
– Не могу. Никогда не сниму. Если и есть боль, то она сладостная. Я живу своим прошлым, когда нахожусь здесь. Виктория ревнует меня к воспоминаниям, но я не могу иначе. Забыть не могу.
– У меня на столике в рамочке такой же портрет. Я не знала маму, не слышала нежных слов, но попыталась нарисовать на холсте. Не получилось, не смогла передать взгляд. Сама не пойму почему. Ведь у меня есть работы, которые я срисовывала с фотографий, и все получалось, а мама…
– Доченька, я думаю, что когда-нибудь получится. Вот станешь сама мамой, и твоя душа сможет постичь то неуловимое, что передает портрет. Когда я уезжал из дома, матери строго-настрого наказал не трогать, не снимать картину со стены. – Дмитрий Федорович вновь посмотрел на изображение. – Красивая?
– Очень.
– Вы похожи. У тебя даже ямочки на щечках от нее.
Зорина
