и круче во всех городах. Это напоминает Германию 33-го года один в один, буквально по всем проявлениям. Я боюсь, как бы того же самого не вышло. Чтобы мы не оказались в положении той части интеллигенции, которая тут же скипнула, когда у них там путч начался в 1937-м.
А.: В 1937-м это у нас.
Р.: Да, кстати, о ТЕЛЕВИЗОРЕ. Твоё отношение ко всем этим делам. «Твой папа – фашист»…
Е.: Моё отношение… У меня некоторое недоумение по поводу того, почему группа два года играла всякую херню, а потом вдруг неожиданно, когда случилась перестройка, они стали играть совершенно другое.
А.: Так может, не литовали?
Е.: Почему они в альбомы это не включали?
Ш.: Может, чисто случайно?
Е.: Да нет, первый альбом группы всегда самый лучший.
А.: А альбомы в Ленинграде не литовались? (Чем чёрт не шутит, Ленинград всё-таки.)
Е.: Ну, какая может быть литовка альбомов, если группа андеграунд?
А.: Подожди. Первый альбом – «Шествие рыб»?
Е.: Да. Херня же.
А.: В каком году он вышел?
Е.: В 1986-м.
А.: В 1986-м перестройка была уже в полный рост.
Е.: А что они такую херню играли?
Ш.: То есть ты не веришь в Мишу как в честного человека, что ли?
Е.: Да вот как-то странно получается, непонятно. А если он сейчас играет вот такой экстремизм, во-первых, непонятно, что за ним кроется. То есть что дальше? Гребенщиков сказал правильно: «Дай Борзыкину власть, он фашизм похлеще, чем сейчас, сделает». А во-вторых, в Свердловске он пел одно, в Питере – другое, в Симферополе – третье. Он купюры допускает в текстах.
А.: Как???
Е.: А вот так. В Свердловске он пел: «Вы можете поставить меня на колени и всё это назвать перестройкой», а потом он это не пел. В Симферополе он этого не пел.
А.: Чтобы ему ещё концерты дали?
Е.: Да, да, да.
Р.: То есть ты видишь в этом проявление конъюнктурности?
Е.: Да, он уже начал продаваться.
Р.: Всё, что касаемо Свердловского, Ленинградского рок-клубов, это уже, как говорится, концертные организации. Довольно солидные. Там никакого панка быть не может.
Е.: Да. Во-первых, он музыкального отношения к панку не имеет, потому всё это – гнилая эстетика, советский ДЖАПАН какой-то. А во-вторых, если он хочет сказать «Долой Советы!», почему он это не делает?
Р.: Тут ещё вот что. Если ты хочешь что-то сказать, то ты это можешь сказать, а если ты хочешь это доказать, обосновать, исподволь к этому подвести, то так петь не стоило. Ну раз сказал «Долой!», два сказал…
Е.: Так он это только и говорит. Это плакатная поэзия, тупая такая.
Р.: Я у него спрашивал, почему он же поёт «Долой Совдеп!». Он как-то так ответил…
Е.: Вот видишь.
А.: Потому что потом нечего будет петь.
Р.: А больше вообще петь нечего будет.
Е.: Да нет, всегда есть про что петь.
А.: Как сказал Юджин: «Про
