глаза мужу. Словно величайшую реликвию поставила перед сладкоежкой мужем вожделенную пиалу. Со стороны сцена выглядела так трогательно, что невольно всякому гостю, случайно оказавшемуся её свидетелем, могло почудиться сходство с жизнью и бытом старосветских помещиков из гоголевского Миргорода.
Поставив перед Иваном Алексеевичем десерт, она взобралась к нему на колени, поджала ноги под себя и преданно взглянула ещё раз в глаза мужу.
– Милый, тебе понравились мои антрекоты с кровью и луком? – спросила она в ожидании всяческих похвал и комплиментов.
– Дорогая, у тебя всегда все получается хорошо, что бы ты ни готовила. Сегодня твои антрекоты удались особенно, как никогда, и мусс твой получился лучше прежних. Ты вообще сегодня превзошла сама себя. Спасибо тебе за заботу и любовь.
Рона расплылась в улыбке от умиления и снова спросила:
– Мусс тебе понравился? – с таким же умилением ей в унисон он отвечал:
– Конечно, милая. Кто же ещё может готовить такой мусс, как ты? Супруга насторожилась.
– Я не знаю, тебе виднее. Ты ко многим женщинам ходишь, рассказываешь им о герменевтике и продлеваешь многим из них молодость при помощи инъекций новокаина, разговариваешь с ними на языке эсперанто. Я не знаю, чем ещё ты с ними занимаешься, может быть, они угощают тебя своим рецептом мусса в знак благодарности за новокаиновую молодость.
Иван Алексеевич удивился:
– Роночка, ты меня ревнуешь? Мы с тобой прожили сорок лет душа в душу, и только сейчас ты стала ревновать? Ты лучше почитай письмо, которое пришло тебе без обратного адреса. Кто же тебе пишет из Сочи? Курортный любовник? Кто он, с кем и когда ты познакомилась?
Он с загадочной улыбкой спрашивал жену, испытующе вглядываясь в её глаза, словно боясь обнаружить в них тайные мысли.
– Кстати, скажи, куда девалась наша домработница и твоя подруга Домна? Я её почему-то давно не вижу. Не знаешь?
Рона снова обворожительно улыбнулась, обняла мужа за шею и с иронией спросила:
– Ты меня ревнуешь к Домне, дорогой?
Он тоже обнял супругу и с улыбкой спросил, но она прочитала в его глазах еле уловимую тревогу:
– Глупости. Подумай сама, как я могу тебя ревновать к Домне? Эта старая дева заболела шизофренией, у неё развилась мужебоязнь. Я помню, как много раз повторяла о брезгливом отношении к грязным мужским носкам. Помнишь, она говорила, что как только подумает, что ей придется стирать грязные потные мужские носки, так у неё пропадает всякое желание не только выходить замуж, но даже серьёзные знакомства заводить.
– Я не думала, что ты такой циник, – сказала она, читая письмо. Иван Алексеевич заметил, как менялось выражение лица супруги по мере прочтения «курортного послания». Он успокоился, поняв по её выражению лица, что письмо было не от тайного воздыхателя, однако какая-то необъяснимая червоточина на сердце оставалась,
