табора; видимо, беженцев. В какой-то момент “от табора отделилась группа: десятка полтора загорелых до черноты кудрявых мужчин и длиннокосых женщин с детишками на руках.
– К нам идут, – заметил Юра.
Цыгане, точно, подошли к нашему дому. Я испугался, что сейчас начнут попрошайничать или приставать: давай-де погадаем, и раздумывал, как бы побыстрее отделаться от них, навязчивых… Но ничего такого не случилось. Седобородый старик с лицом, иссеченным морщинами, подойдя к крыльцу, вежливо приподнял над головой соломенную шляпу и гортанно поприветствовал нас:
– Здравствуйте, молодые люди. Можно напиться из вашего колодца?
– Бадейка на цепи, – ответил я. – А воды не жалко.
Юра стремительно поднялся, сбегал в избу и вынес оттуда большую алюминиевую кружку. Протянул ее седобородому:
– Пейте на здоровье.
– Спасибо, молодой человек.
<…> Напившись и похвалив воду – студеная, вкусная! – цыгане пошли в село. Кружка осталась на срубе.
Тут как раз появился отец. Разгоряченный знойным солнцем и ходьбой, он примедлил шаг у колодезного сруба, зачерпнул воду из бадейки, поднес кружку к губам.
– Папа, – крикнул ему Юра, – из нее цыгане пили!
– Всяк человек – человек, – почти библейской мудростью отозвался отец. <…>
– Что-то нехорошо мне, – пожаловался. – Голова раскалывается, и знобит…
Зоя метнулась за градусником:
– Давай температуру измерим.
Отец вяло отмахнулся:
– Посижу, и пройдет… Перегрелся я на солнце. <…>
– Это тиф. В двадцать втором мы вот так всей семьей перехворали. Ступай к председателю, Валентин, проси лошадь. В Гжатск повезем отца” [1].
Среди прочего, Валентин Алексеевич пытается донести до читателей, что их с Юрием 39-летний отец не был мобилизован и остался на оккупированной территории еще и, помимо своей инвалидности, потому, что в момент отступления подхватил опасную инфекцию.
Всякий “нарратив взросления” предполагает наличие эпизода с “посвящением” в мир войны – инициация подростка: видимо, поэтому прочное место сначала в гагаринской автобиографии, а затем в юрий-нагибинских “Рассказах о Гагарине” заняла история о том, как в июле 1941-го рядом с Клушином аварийно приземлились не то два (советских) самолета, не то два летчика в одном – и семилетний Гагарин выполнил “первое в своей жизни боевое задание” [2]. Через несколько лет известная профессиональной въедливостью биограф Л. Обухова объяснила, что “вовсе не маленький Юрий встретил самолет первым на болотистом лугу. И не бегал он с запиской к председателю, как потом кто-то, видимо, рассказал писателю Нагибину. Рассказал неверно. Записки вообще никакой не было; летчикам понадобилось только ведро, чтоб перелить бензин. Затем они улетели. Тому есть
