с красотой лилий, которые вам дарили. И ничего не осталось. Впрочем, остались мелодекламации «Твоя любовь», «Кто хвалится», «Когда умру», «Сознаемся, нам пора раздваиваться», «Каким прелестным делаешь ты стыд». Названия говорят сами за себя.
Стройный зáмок музыкальной гармонии не разрушили красноармейские песни и шальные девичьи голоса, подслушанные летом при купании.
Любовь вспыхивала каждый раз, когда Исаак видел красивое девичье лицо. Он не любил хромых и убогих, полных и крутобедрых – он любил совершенных. Слабость натуры. Его тянуло только к девушкам с безупречной внешностью. Исаак видел таких на главном городском проспекте. Он их не забывал – прекрасных и прелестных, за которыми долгие годы тянулся тонкий шлейф воспоминаний. Дунаевский чувствовал совершенную красоту и ясную гармоническую свежесть звучания.
Эрудированный музыковед из Казахстана профессор Наум Шафер, знающий о Дунаевском всё, сказал мне: «Найдите первую любовь Исаака – она, как в зеркале, будет отражать все остальные влюбленности Исаака». Он всегда влюблялся по одному и тому же принципу. Он исповедовал красоту. Его многочисленные романы – не следствие непорядочности, это результат губительной веры в красоту. Прекрасное лицо женщины – красивая мелодия, пришедшая в голову. Мимо нее невозможно пройти…
После революции музыкальное училище, где учился Исаак, переименовали в консерваторию. Двери те же, дорога к ним та же, те же педагоги с той же зарплатой. Но в фасаде что-то изменилось. Стал стройнее и строже. Исаак – студент консерватории. Как хорошо.
Да, ко всем новациям и изменениям – самая главная – рука стала шире. Как-то незаметно размах ладони – как у Рахманинова – на две октавы. И музыка стала звучать громче.
Взросление Исаака теперь проходило иначе. Заветы строгого Кнорринга: «музыка и гармония нераздельны», «порядочность и честность – прежде всего» – обветшали.
Исааку пытаются «забрить лоб». Но оборонное намерение властей неосуществимо из-за хилого здоровья призывника. Он постоянно болел, его кишечник работал плохо, он периодически покрывался испариной, у него «скакало» сердце, – в общем, и белые, и красные признавали Дунаевского негодным к строевой службе. Исаак упрямо держался в стороне и от тех и от других. Упрямо и старательно.
Более серьезные товарищи Дуни по гимназии, ушедшие в революцию, несколько снисходительно называли его «скрипачом».
Дунаевский не пленился революцией с ее притягательными «измами». Он был чужд политической эротики. О чем может думать человек, знающий наизусть большинство романсов Чайковского? Трудно сказать, предвидел ли Исаак, куда заведут убийства, грабежи, погромы «наших и ваших» в недалеком будущем. Он играл как для белых, так и для красных. Музыка в равной степени была нужна и тем и другим. Понимаете?
В 1918 году Исаак Дунаевский оканчивает гимназию круглым отличником, с золотой медалью.
