давались в училище, Гриша без труда и за малое время освоил вместе с девочками, которые обучались у домашних наставников. А читать научился сам собой, даже раньше Аглаи. Книг в доме водилось немало, Платон Филиппович и сам был до них охотник. Заказывал и по почте, и привозил при всяком случае, когда ездил в иные города по торговым делам.
У Гриши были две самые любимые книжки. Это сшитые из старых журналов под одним переплетом „Картины природы“ и „Конек-Горбунок“, сочиненный Петром Павловичем Ершовым, про которого говорили, что служит он инспектором в Тобольской гимназии – той, куда на будущий год собирались отправить Гришу. В гимназию и хотелось (новое в жизни всегда завлекательно!), и страшновато было оторваться от привычного дома. Ну да ладно, до будущей осени времени еще немерено…
А пока что – синие зимние вечера да серебряный месяц в искрящейся снежной пыли…
Туманные картины
1
Арину все-таки усадили в сани и с хохотом повезли вниз по Ляминской – к маленькой площади среди заметенных снегом заборов и спящих в куржаке берез. Сюда сходились три улицы: кроме Ляминской, еще Архангельская и Полицейская, которая тянулась через город от реки.
Надо сказать, что обязательных уличных названий, записанных в документах городской управы, в ту пору в Турени еще не было. Не названия, а так – скорее, прозвища. Полицейская – оттого, что в начале ее, у реки, дом полицейской управы. Архангельская – это понятно, из-за церкви. А Ляминская – потому что рядом, у ближнего перекрестка, неширокое, но длинное озерцо. А по правде сказать – невысыхающая лужа. У озерца этого – невесть откуда взявшееся имя, Ляминское. Вот и улица с тем же названием…
Но если кто-то присылал Платону Филипповичу или Полине Федоровне письмо, то на конверте такого названия не было, а стоял адрес: „Г-ну Максарову (или г-же Максаровой), в собственный дом, что у Городищенского лога, неподалеку от Михаило-Архангельской церкви, г. Турень“. А один раз даже написали: „…что у Ляминского озера“.
„Озеро“ – глубиной по колено. Однако же и от него была польза. Зимою, когда оно замерзало, лед расчищали, и можно было гонять на коньках. Коньки мастерил ребятишкам все тот же Кондрат Алексеич Луков. В аккуратные деревянные колодки с дырами для веревок вставлял он железные полоски от обручей, натачивал их – и катайся на здоровье. У Гриши, кстати, были и настоящие коньки, дядичка Платон привез откуда-то в подарок. Но Гриша на них катался нечасто, больше ему нравились санки…
Сейчас доносились от озера мальчишечьи вскрики и смех. Гриша мельком подумал, что, наверно, не на коньках там нынче носятся, а играют в „буру́“. Это когда находят гладкий, застывший на морозе катыш конского помета и гоняют его по льду пимами, стараясь попасть по ногам друг дружке. Это ладно, когда по ногам, а бывает, что и по носу или по губам. Несладко, но все равно смех…
У входа в двухэтажный трактир Фомы Колокольцева горел пузатый фонарь.
