шесть месяцев прожил в Китае… Китаец? Что ему нужно? Третировать его en canaille…[25] При англичанине китаец не смеет сидеть, не смеет входить в тот вагон, где сидит англичанин, – тогда Китай, действительно, будет наш… А то, помилуйте, безобразие: во Владивостоке извозчик – русский человек – сидит на козлах, а вонючая манза, со своей косой, развалился на его фаэтоне… Позор.
Рядом с такими взглядами говорят:
– Надо проникнуть и понять, что такое китаец… Его коса, халат, бамбуковая трость и другие комичные внешности закрывают пред вами сущность… Китаец – глубокий философ: он смотрит со своей пятитысячелетней точки зрения… И в шестилетнем ребенке вы уже чувствуете эту пятитысячелетнюю мысль… Культурную мысль…
– В чем культура?!
– Как в чем? Решен величайший вопрос прокормления человека на такой пяди земли, на какой у нас собака не прокормится…
– Что такое японец? – несется с другого конца, – японец годен к культуре только в своих условиях, – голый, на берегу моря, где он наловит каждый день на обед себе рыбы, где на шестидесяти квадратных сажен родится сам-шестьсот рис… А русский человек треть своей силы тратит на борьбу только с холодами…
– Вы хотите знать, кто такой японец? Это француз, англичанин и тот выработанный этикетом Востока воспитанный человек, который даже горло вам перережет, улыбаясь, сюсюкая и потирая себе колени…
– Но вашего японца, обезьяну, презирает китаец и основательно говорит, что японец новому миру так же мало дает, как и мало он дал китайской классике… Что японец? Китаец – глубочайший философ, классик… «Пиши от классика»… Наши писаки у них…
И так далее. Всего не передашь. А в контраст с этим разнообразием мнений нашей интеллигенции здесь простой народ на протяжении от Иркутска до Владивостока точно сговорился в однообразном своем мнении.
– От китайца не стало житья: работает, а что ест? Деньги наши все перетаскает на свою сторону…
Разноречие в отзывах понятно. Простой человек исходит из факта, интеллигент же, как выразился один возвращающийся переселенец по поводу переселенческого дела, – от своего большого ума.
Из окна вагона я вижу все ту же долину Уссури, поросшую болотной травой, вижу далекие косогоры, покрытые лесом.
– Хороший лес?
– Лесу здесь нет хорошего и пахоты нет, растительный слой ничтожен, подпочва, видите… да и болотиста…
Резервы, из которых взята земля для железнодорожного полотна, знакомят хорошо с строением почвы – вершка два чернозем, дальше белая глина.
– Год-два – колоссальный урожай девственной почвы, а затем удобрение…
Кругом все так же пустынно и дико, – нет жилья, нет следов хозяйства.
– Да, здесь нет ничего… Верст за триста, не доезжая Владивостока, начнутся поселения, да и там пока плохо…
Относительно
как сброд
