ке Пепель ворвался в болото. Кошачья душа в теле морфа изнывала от необходимости ступать во влажный мох. Стоило несколько раз сорваться, как в сапогах заплескалась вода. Некоторое время Пепель держал поклажу над головой, но вскоре махнул рукой и побрёл как есть.
Он представлял собой жалкую фигуру в потрёпанном плаще – невысокую, коренастую. Вокруг зеленоватых глаз с вертикальными зрачками уже были не только тёмные полосы, как у всей его родни, но также царапины и синяки. Перчатки давно превратились в простые обмотки, чтобы голым пальцам было проще хвататься за ветки. Кожа на лице выглядела практически так же, как и на руках. Серые густые волосы, прежде не поддающиеся ни ножу, ни воде, свесились с головы мёртвыми колтунами. Отцовская кожаная куртка, казалось, превратилась в дополнительную ношу и более не защищала от непогоды. Неделю назад Пепель встретил голодранца, что клятвенно уверял, будто найденные им сапоги просто не способны пропускать воду, так что одари их боги волшебной силой, можно было бы пересекать реки пешком. Через день у них внезапно оторвалась подошва.
Больше всего он беспокоился о стальных когтях – оружии, что значило для него слишком много. Как уже удалось убедиться, дороги становились всё опаснее, а потому, при внезапном нападении, времени закрепить перчатки на лапах не будет. Чтобы не подвергать когти влаге и непрерывному царапанию о ветки, Пепель носил то левую, то правую перчатки поодиночке.
Долгая дорога вызывала у путника отупение. Ранее он бежал прочь; теперь же просто шёл, не зная, найдёт ли хоть что-то, кроме смерти. Долгий вой, преследовавший его последние несколько дней, отзывался в сознании так же громко, как в ночной тиши.
Огонёк.
Оживление. Пепель бодрее стал переставлять ноги. Сушь, тепло, отдых, – и ни одной мысли о дикарях-каннибалах, ранее так пугавшей его из-за рассказов встреченных путников.
Деревянные домики на возвышенности. Ручей шепчет в камнях. Путник постучал в ближайшую дверь. Голоса внутри смолкли. Шаги. Однако стоило двери приоткрыться, как её тут же захлопнули. Пепель пожал плечами и пошёл к другому домику. Там произошло то же самое. Усталость на время перечеркнула вежливость – он сразу толкнул дверь, однако крики застигнутой врасплох семьи остановили его. Путник даже не успел перешагнуть порога.
– Умоляю, не входи! – кинулся на колени, по-видимому, отец семейства.
– Я… просто хотел попросить ночлег. Я несу вам лишь мир, – неуверенно проговорил Пепель. Он слегка охрип, а недоумение сделало его голос слегка безжизненным.
– Прошу, не трогай нас! Хочешь – иди в дом Зелёного! Он там, с краю! Дверь перечёркнута, увидишь!
Дети ревели, старшие застыли в ужасе.
Пепель медленно убрал ногу и закрыл дверь.
Постояв на месте, он решил, что сейчас всё равно не сможет рассуждать здраво и побрёл искать указанный дом.
Действительно, перечёркнутая сажей дверь. Домик крохотный. Внутри чистота. Однако здесь явно никто не жил уже несколько лет – ни вещей, ни сажи, только запах пыли и дерева.
Пепель снял плащ, кое-как затопил печь остатками дров. Он успел продрогнуть, так что тело с наслаждением поглощало слабое тепло. Стальная перчатка на правую руку грозилась проржаветь. Поклажа отсырела. Больше всего Пепель беспокоился за сухари и вяленую рыбу, которые с таким трудом обменял в прежнем селении больше двух недель назад. Здешние жители скорее позволят путнику умереть. И чего они так боялись?
Размышляя, он расставлял на печи вещи. Она была слишком мала, а мокрая одежда мгновенно впитывала едва сочившееся тепло. В доме имелись кровать, одеяло из лоскутов, стол, две скамейки – слишком много, для такого пространства, так что пол представлял собой крохотный островок среди мебели. Пепель было закутался в одеяло, но оно промёрзло насквозь – стало только хуже.
Усталость брала своё. Затолкав в печь последнее полено и как следует начистив оружие, он лёг на кровать и заснул.
Но тут же проснулся.
Чей-то взгляд скользил по спине. Невидимая рука занесена.
Даже на ночь путник не снимал стальных когтей. Мгновенно он резанул над собой. Тень отшатнулась, но слишком медленно – Пепель успел схватить гостя за горло свободной рукой. Грохот. Плеск. Лезвия левой перчатки указывали остриём под челюсть. Из прорех печной заслонки свет сочился скудно, и полосато-серого лица Пепеля видно не было, зато зеленоватые кошачьи глаза увидели морфку с бурой кожей. Окрас затемнил ей веки и переносицу. Простая одежда из такого же серо-бежевого материала, что и у виденной прежде семьи. Её голос дрожал от страха.
– Зелёный? Ты ч-чего?
Он убрал руку. Эта морфка не опасна. Но что сказать?
– Я… не знаю, ком ты.
У морфки подкосились колени. Пока она медленно опускалась на скамью, Пепель
