всерьез ответил дед. – Мы тут живем всегда… То-то вот лог-то никак в культурное-то пространство не превратят, сколько уж проектов было. И террасный парк, и дендрарий, и чертов стул. А все никак. Она не хочет. Обозлилась на людей потому что.
– Кто обозлилась? Земля?
– Можно и так сказать. Не сама Земля, но… Силы природы. Ты вот что, внучок. В Кунгур завтра не поедем, куда тебя такого ушибленного тащить. В отцову квартиру сходим, запишу там тебя квартирантам, как арендодателя, будешь эти деньги у них забирать и на них жить. Мало ли.
– Зачем мне! Мама…
– Мама твоя молодец, вон какого вырастила. Хватит с нее, как считаешь? Я-то тебя прокормлю, да я не вечный. И вот что еще… Сколько там тебе до восемнадцати-то? А какая разница, с семнадцати уже можно в автошколе учиться. Надо тебе права получить, – он усмехнулся. – Покатаемся с тобой летом по Уралу.
2.
С высоты коренного уступа надпойменной террасы Камы, как назвал высокий берег дед, да еще и с шестнадцатого этажа, смотреть на мир было все равно что с самолета. Мур как вышел на лоджию, так и не шевелился. Дед и квартиранты бубнили в комнате, потом наладились пить чай – а он стоял и смотрел на белое, с черными щетками лесов на том берегу, бесконечное пространство, которое никак не помещалось во взгляд сразу, все целиком, а это ведь только половина окоема… Город внизу тоже чего-то бубнил, пыхтел, дымился, но он был где-то внизу и далеко, за логом, тоже бесконечный, до горизонта. С высоты казалось, что весь мир поделен белой полосой Камы на городскую человеческую половину, застроенную и задымленную, в крышах и улицах – и половину природы, свободную и бескрайнюю. Ерунда, конечно, за Камой – Европа, там народу миллионы и городов пропасть.
Вон мосты, длинные-длинные, черточками надо льдом, на вокзал, по мосту – и езжай домой, к прошлому, на Просвет, в душную квартиру, где им с братьями втроем в «детской» – как деталькам игрушки в пластмассовом «желтке» шоколадного яйца. Мур представил забитую вещами квартиру, потом – школу, класс, учителей, коридоры; расписание, забитое допами и репетиторами под завязку, вечера в бесплатном коворкинге библиотеки, лишь бы домой только к ужину и спать, – и его замутило. Все те обстоятельства, отчим, да и все место в жизни отсюда казались тесной скорлупой. Теперь разбитой. Или растаявшей, как у шоколадных.
Нет, только не обратно. Ни за что. Там он никому не нужен, только маме, да ей тяжело все время суетиться из благодарности отчиму, что тот растит Мура «как своего», все время как бы извиняться, что вот Мур тут и мешает всему, добрачный такой. Хватит.
А этот огромный город – да это ж как повезло! Это ж новый мир, в котором можно будет жить как мечтается! Он еще сам не знал, о чем мечтать, но главное – свобода! Что на свете дороже свободы?
И еще здесь – дед. Даже если чувство, что во всем этом новом, необозримом заснеженном просторе можно начать другую судьбу, всего лишь подростковая чушь, нет сомнений, что деду он нужен на самом деле. Как внук, да. А может, зачем-то еще – и неважно, зачем,
