рограмма – по этому поводу получает немало электронного удовольствия.
– Почему вас беспокоит, что некоторые считают ваше имя женским, Боб? – интересуется он.
– Меня это не беспокоит, – бодро отвечаю я.
– Тогда почему вы постоянно об этом твердите?
Он раздражает меня, напоминая о том, что я частенько завожу разговор о своем имени. Я смотрю на потолок с подвешенными мобилями и светильниками, потом в окно. Но на самом деле это не окно, а движущаяся голограмма прибоя на мысе Каена.
Программа Зигфрида фон Психоаналитика очень эклектична, и это частенько заводит меня в тупик. Спустя немного времени я говорю ему:
– Меня так назвали родители, и с этим я ничего не могу поделать. Когда я представляюсь Р-О-Б-И-Н-Е-Т-Т, остальные обязательно произносят мое имя неверно.
– Но вы же знаете, что его можно поменять?
– Если это сделать, – отвечаю я, будучи абсолютно уверен, что прав, – ты заявишь, что у меня навязчивое желание защитить свои внутренние дихотомии.
– На самом деле я скажу, – возражает Зигфрид со своим тяжелым механическим юмором, – что вам совсем не обязательно использовать специальные психоаналитические термины. Я был бы благодарен, если бы вы просто сообщили, что чувствуете.
– Я чувствую, что вполне счастлив, у меня никаких проблем, – в тысячный раз терпеливо отвечаю я. – Да и почему бы мне не быть счастливым?
Так мы часами играем словами, и мне это не очень нравится. Мне кажется, что в его программе заложена какая-то ошибка.
– Скажите мне, Робби, почему вы несчастны? – снова обращается он ко мне. Я ничего не отвечаю, но он упорно настаивает на своем: – Я думаю, вы чем-то обеспокоены.
– Вздор, Зигфрид, – отмахиваюсь я, испытывая легкое отвращение к этому занудному детищу научно-технического прогресса, – ты всегда пристаешь ко мне с этим дурацким вопросом. Меня ничто не беспокоит.
– Нет ничего плохого в том, что ты признаешься, как себя чувствуешь, – вкрадчиво продолжает он.
Я снова смотрю в окно и сержусь, потому что по непонятной причине начинаю дрожать.
– Ты мне надоел, Зигфрид, понимаешь? – наконец грубо заявляю я.
Он что-то отвечает, но я уже не слушаю. Сижу, гадаю, зачем я трачу здесь свое драгоценное время. Если на Земле и есть человек, имеющий все основания, чтобы чувствовать себя счастливым, то этот человек я – Робинетт Броудхед. Я достаточно богат и хорошо выгляжу. Не стар, к тому же у меня Полное медицинское обслуживание. Так что в последующие пятьдесят лет я могу быть любого возраста – по выбору. Живу я в Нью-Йорке под Большим Пузырем – такое может позволить себе только очень богатый и к тому же известный человек. У меня имеются летние апартаменты, выходящие на Тапаново море и на плотину Палисейдс. К тому же все девушки буквально сходят с ума из-за моих трех браслетов – «вылетов». Ведь на Земле не так много старателей, и даже в Нью-Йорке. Поэтому все дико хотят услышать мой правдивый рассказ о том, что там на самом деле в туманности Ориона или в Большом Магеллановом Облаке. Разумеется, я никогда не посещал ни один из этих галактических «курортов». А о том единственном интересном месте, где все же побывал, я не люблю говорить.
– Если вы действительно счастливы, – выждав положенное количество микросекунд, снова заводит свою шарманку Зигфрид, – зачем вы приходите сюда за помощью?
Терпеть не могу, когда он задает этот идиотский вопрос, на который я и сам не могу ответить. Поэтому я молчу, ежусь на матраце из пластиковой пены и пытаюсь снова занять удобное положение. Чувствую, что сеанс предстоит долгий и мерзкий. Ведь если бы я знал, почему мне нужна психотерапевтическая помощь, я бы никогда не обратился к психотерапевту, тем более такому.
– Роб, что-то вы сегодня неразговорчивы, – говорит Зигфрид в маленький микрофон в голове матраца. Иногда для общения со мной он использует очень жизнеподобный манекен, который сидит в кресле, постукивает карандашом по подлокотнику и время от времени насмешливо улыбается. Но я ему сказал, что нервничаю из-за этого. – Почему бы вам просто не поделиться со мной, о чем вы думаете?
– Я ни о чем особенном не думаю, – вздохнув, отвечаю я.
– Расслабьтесь. Говорите все, что придет вам в голову, Боб.
– Я вспоминаю… – говорю я и замолкаю.
– Что вспоминаете, Робби?
– Врата? – неуверенно произношу я.
– Это скорее вопрос, чем утверждение, – с легкой учительской укоризной в голосе говорит Зигфрид.
– Может, так оно и есть. Ничего не могу поделать. Именно это я и вспоминаю – Врата.
У меня есть все основания никогда не забывать Врата. Там я заработал свое состояние,
