прелестны, – жених изволил наклониться к самому уху, в которое дыхнул ядреною смесью одеколоны и мятного ополаскивателя для рта.
Матушка тоже такой пользовала.
А еще пастилки рассасывала, чтоб, значится, дыханье обрело легкость и изящество, как сие писали в рекламном листке. Гражине всегда ж непонятно было, легкость легкостью, но изящество?
– Я как увидел вас, так весь прозрел, – ручку слюнявить он, верно, почуявши скептический настрой невесты, поостерегся, зато подвинулся ближе.
Еще немного и спихнет ее с диванчика.
Впрочем, отодвигаться Гражина не стала – некуда. Да и матушка следит зорким глазом. И небось, не одобрит подобного поведения, зудеть станет, выговаривать… этот-то ей по нраву… конечно, и странно даже, что самой Гражине жених не глянулся.
Ведь хорош.
Красивей даже князя, хотя… князь, тот настоящий, пусть и с хвостом, а вот этот. Гражина глядела и не могла понять, отчего же несомненная красота Вильгельма оставляла ее равнодушной.
Высок.
Строен.
Черты лица правильные… лопоухий… так это почти незаметно.
А вот дурость – так очень даже заметно. Что жених не шибко умен, Гражина поняла сразу, стоило ему рот открыть. Ну не будет разумный человек сходу другого разумного человека в благоглупостях топить.
– Вы прям меня вдохновили, – промолвил жених, приложивши обе руки почему-то не к сердцу, но к животу.
– На подвиг? – не удержалась Гражина.
– На стих! Я пописываю, знаете ли, иногда, – скромно потупился он.
– Главное, чтоб не при людях…
– Что?
– Ничего. Я всегда восхищалась поэтами, – солгала Гражина.
За ложь эту простится. Положено девице ее лет поэтами восхищаться, особенно теми, которые пишут о любви, а вряд ли жених ее потенциальный отыскал иные темы.
– О, что вы, я не поэт, я так…
– Пописываете…
– Именно… а хотите, я вам прочту!
– Нет, – Гражина, как и подозревала, осталась неуслышанной. Жених вскочил. Вновь прижал ладони к животу – может, мается им? – и очи воздел к потолку. Очи эти он имел дурную привычку пучить, отчего лицо, и без того не слишком омраченное интеллектом, вовсе обретало некоторую дуроватость.
Он сделал глубокий вдох.
И возопил.
– Расцвела над поляной калина…
Гражина закрыла глаза.
– Отвечай же скорее, Гражина…
И на колено бухнулся.
Весело захлопала панна Белялинска.
– Браво, браво…
Она всерьез, что ли?
– Очень мило… – выдавила Гражина, чувствуя, как заливается краской. Вот что за глупая особенность организму – чуть что, так краснеть. И со стороны, верно, выглядит все так, будто бы покраснела она от девичьей стыдливости.
– Так
