уйма – я не могла утверждать, что Давид не заботился о Блэр.
Я полагала, что это больше было связано с его имиджем идеального отца, чем с реальной любовью к нашему ребёнку, но всё-таки он заботился.
Ему было не всё равно, поэтому он снова и снова пытался вернуть опекунство. Но, к счастью для меня, его проблемы с гневом оставляли горы улик и протоколов, а это означало, что ни один судья не смог бы даже «продать» ему право на опеку Блэр.
Он по-прежнему имел право на несколько дней с ней, и я постоянно спорила с ним о том, на какие праздники он может её «взять», но по большей части роль Давида в жизни Блэр была в основном денежной.
Каждый месяц он исправно отправлял алименты прямо на мой банковский счёт.
Этого никогда не казалось достаточным после школьных сборов, экскурсий, дней рождений и скаутов, но просить больше денег не стоило из-за того, что так я давала Давиду больше власти.
Я пыталась объяснить это Эшли, но она не понимала, каким ужасным он был, а мне не нравилось воскрешать все эти воспоминания.
Это означало лишь то, что она не знала, насколько туго мне иногда приходится с деньгами; честно говоря, пока Артур не влез в её жизнь, это не имело большого значения.
Бывали дни, когда я безумно завидовала ей: она не знала, кто отец Леоны, и ей не приходилось каждый месяц иметь дело с психом.
Мне же, напротив, приходилось разговаривать с ним по меньшей мере два раза в месяц.
Один раз в первый день каждого месяца, когда я подтверждала, что получила его платёж, и сообщала ему, в какой день ему разрешено видеться с Блэр. Во второй раз, когда он её забирал и привозил.
Он соглашался с моими условиями и спрашивал, что ему нужно сделать, чтобы провести с ней дополнительный день или выходные, а я мысленно посылала его в жопу, после чего вежливо сообщала, что ему нужно будет поговорить об этом с судом.
Он вздыхал, спрашивал меня, действительно ли мы должны пройти через всё это снова.
– Это была одна ошибка, Кэт, – сказал бы он.
– Которая поместила меня в больницу, Давид, – ответила бы я.
– Я бы никогда не сделал ничего, чтобы причинить ей боль.
– Ты говорил, что никогда не сделаешь мне ничего плохого.
– Я изменился. Я больше не тот человек, который может так поступить.
– Я тоже. Я больше не из тех, кто позволит тебе это сделать.
– Она и моя дочь тоже. Ты не можешь скрывать её от меня.
– Я не скрываю её от тебя. Я даю тебе время, которое ты должен проводить с ней по решению суда.
Иногда мне приходилось уступать, тем более что Блэр была ещё слишком мала, чтобы понять, что означали все эти подарки, игрушки и походы в парки развлечений.
Каким бы куском дерьма ни был Давид, я не ругала его при ней.
А он был. Он был огромным куском дерьма.
***
– Ты опоздала, – сказал он, когда ответил на мой звонок первого числа месяца.
Я уставилась на фасад своего дома с места в машине,
