причинам не принимал причастия – до того возраста, когда в соответствующей конфессии его положено вкушать. В нашем случае это семь лет, и возраст подсудимого во время инкриминируемого ему деяния совершенно явно до него не дотягивает. Прошу исключить эпизод!
– Принимается! – раздался глубокий бархатный голос из выси. – Случай первый из рассмотрения дела исключается.
Адвокат удовлетворенно, сценически развел руками и подмигнул мне, мол, смотри, каков я! Держись меня, приятель, и мы их всех разнесем!
Снова зазвучал первый, невидимый, торопливый и равнодушный голос – судя по всему, секретаря:
– Слушается эпизод номер два. В возрасте одиннадцати лет подсудимый толкнул девочку, сидевшую на перилах беседки. Девочка упала с большой высоты и сломала руку: двойной перелом лучевой кости со смещением. Статья о насилии, закончившемся членовредительством. Потерпевшая присутствует в зале?
– Да! – На авансцену, к небольшой трибунке, вышла женщина, которую я совершенно не помнил: уже совсем не девочка и даже далеко не молодая, с бесконечно усталым лицом.
– Опишите, пожалуйста, ситуацию и меру своих страданий, – спросил ее откуда-то сверху глас секретаря.
– Было очень неожиданно и больно, – пожаловалась женщина, поглаживая руку. – Вдруг я лечу на асфальт с большой высоты. Потом я долго лечилась. А этот, – она кивнула на меня, – все твердил, что сделал все нечаянно. Хотя это явное вранье.
– Вы простили подсудимого?
– Н-не знаю. Не думаю, что простила. Вряд ли простила.
– Подсудимый! Что вы можете сказать в свое оправдание?
Ко мне быстренько подбежал адвокат и скоро зашептал: «Соврите им что-нибудь. Обычно хорошо идет про любовь. Любовь для них вообще – ключевое слово, они от него млеют. Скажите, что у вас к этой девочке зарождалось тогда первое, трепетное чувство и вы таким образом хотели к себе ее внимание привлечь. Только с сексуальной составляющей не переборщите, всего в меру».
Он отскочил, и я понял, что весь огромный зал теперь смотрит на меня и ждет моего слова.
– Я виноват, – пробормотал я. – Я просто был молодой дурак и ни о чем не думал. Прости меня, Ира, – откуда-то вспомнилось прочно забытое имя девочки, и слезы непроизвольно потекли по моему лицу.
Свидетельница со своего места посмотрела на меня с жалостью.
– Итак, мы видим, – тут же вклинился бойкий адвокат, – что происшедшее можно трактовать как простую случайность, полное отсутствие злого умысла, а такие эпизоды, по определению высокого суда, из рассмотрения исключаются.
– Ты прощаешь его, Ира? – раздался громовой и бархатный голос сверху, и в зале вдруг зазвучала тревожно-бравурная музыка, словно в телевизионной судебной передаче-реконструкции.
– Да, – тихонько произнесла она.
– Громче, пожалуйста!
– Да, прощаю.
Снова
