В школе отсидят, днем хуи проваляют, вечером футбол посмотрят, бутыль красного раздавят на семерых – и на танцы. А там дело ясное. Думаешь – танцевать они пришли? Ни хуя! Он, бля, ни рожей ни кожей не вышел, как и родители-алкоголики, он и поговорить-то с девкой толком не умеет, не то что – танцевать. Зато свинца под ременную бляху он залил, не забыл. На танцы придут кодлой и ждут, кого б отпиздить. Найдут чужака какого или своего понезнакомей да посамостоятельней – отхуярят и по домам: на неделю впечатлений – во! – Степченко провел ребром ладони по горлу. – Будут по сто раз перемалывать – как я его да как мы его. А то кодла на кодлу полезет. Но это – реже… Значит, Витек. Коротко. По 17 все в порядке, по 9 нормально. Не дотягиваешь по касаниям. Ртуть, ртуть, помни, не скатывайся к 7. И главное, я тебе много раз в зале говорил и здесь повторю – забудь про свой бокс раз и навсегда.
– Да я стараюсь забыть, Семен Палыч, да трудно. Восемь лет ведь…
– Кротов Вася одиннадцать отстучал, и ничего. Словно и не занимался, посмотри на него. А ты – чуть что – в стойку горбишься. Кому нужна твоя стойка? Ты не боксер, не каратист, не ниндзя. Ты уе-боха. Помни про 9.
Шофер улыбнулся:
– А что, много было их?
– Человек сорок. – Степченко скатывал ремень. – Заводи, Петь, поехали… Вообще постой-ка, надо отлить…
Он вылез из машины.
– Я с вами. – Виктор выбрался следом.
Шофер заворочался и тоже вылез.
Через минуту три струи зашелестели по траве. От травы пошел пар.
Степченко посмотрел на неподвижные деревья, поежился и, отряхиваясь, проговорил:
– Тихо падают листья с ясеня. Ни хуя себе, сказал я себе.
Шофер тихо добавил:
– Глянешь в небо, а там действительно…
Виктор застегнул брюки, глянул на звезды и прошептал:
– Охуительно, восхитительно.
Соревнование
Лохов выключил пилу, поставил ее на свежий пень:
– Они третью делянку валят. Там еще с ними этот… Васька со Знаменской…
– Михалычев? – спросил Будзюк, откинув сапогом толстую сосновую ветку.
– Он самый. А завел их ясно кто – Соломкин. Вчера в конторе мне ребята рассказывали. У них комсомольское собрание было, ну и Соломкин выступал. Мы, говорит, всегда за будзюковской шли, а теперь кровь из носу – будем первыми. Ну и началось. Я щас шел, они там, как стахановцы, – валят, не разгибаясь.
Будзюк вздохнул, потер о рукав испачканную в смоле ладонь:
– Да… Соломкин, он боевой парень, я знаю… этот заведет…
– Да и остальные тоже, знаешь, они ведь как на подбор там – после армии только. Силушку девать некуда…
Будзюк молча кивнул головой. Над просекой парили два ястреба. Лохов снял фуражку, вытер вспотевший лоб:
– Я еще раньше сказать хотел, да, знаешь, как-то…
– Что?
– Ну, не знаю…
Будзюк рассмеялся:
– Чего, испугался,
