p>
Сунув руки в карманы длинного добротного плаща из светлой замши, привычно и удобно сидящего на широких плечах, Валентин свернул под кирпичную арку и хмуро огляделся.
Типичный питерский внутренний мощенный двор…
Катафалк… Штук пять легковых машин… Столько же на улице… Возле катафалка люди в спецовках. Явно мортусы. Поплевывают, поглядывают на часы, дело привычное…
Рыжие кирпичные стены, пыльные окна…
Действительно самый типичный питерский двор – мощенный, запущенный, голый, хотя, как ни странно, откуда-то под стены нанесло желтых листьев, а кое где упрямо бледнеет жалкая вырождающаяся трава.
Осень…
Полуденное солнце печально золотит обветрившийся и облупившийся кирпич, пускает над пыльными и скучными стенами призрачную поблескивающую паутинку.
Осень…
Не должно быть тут никакой, даже бледной, травы под голыми рыжими стенами, но ведь растет… Бледная, нежная… Рахитичная, но растет… Наверное, где-то перед стеной проходят трубы отопления.
Валентин недоуменно повел плечом.
Удивила его, собственно, не трава, чего в траве удивительного? – трава и зимой может прорасти на обогретом месте. Удивила Валентина желтая палая листва под голой стеной. Обычно в таких вот запущенных дворах сухую листву наметает ворохами, но в этом дворе нигде, ни в каком его закутке не было ни одного дерева, даже самого захудалого.
Откуда же тогда заносит листву?
Впрочем, какая разница?…
Тяжело пройдя мимо стайки молча, но деловито покуривающих девиц, облаченных в светлые, длинные, по моде, плащи, Валентин толкнул двустворчатую облупленную дверь подъезда.
Все, что осталось от стародавней, даже от весьма стародавней роскоши – лестница.
Широкая мраморная лестница с истертыми поблескивающими ступенями, кое-где глубоко выщербленными.
Лак на деревянных перилах облез, стены, как везде, густо исписаны матом и известными восклицаниями.
«Цой – жив!», матерщина…
«Мы вас похороним!», матерщина…
Все как везде… Цой и, естественно, матерщина. Матерщина и, естественно, «Мы вас похороним!»
Кого нас?
Кто «мы»?
Тайна.
А хоронят…
А хоронят не каких-то там «мы», а Серегу!
Валентина опять как током ударило.
Братана!
Младшего.
Он поднял голову.
Вдоль всей лестницы до самой площадки узкой цепочкой стояли люди. В основном молодые. Крепкие, хмуроватые. Скорее всего, сослуживцы или приятели Сереги, и тех и других у него было не считано. Стиль общий – потертая джинса, кожаные куртки, плечи в разворот. Выделялись, понятно, девицы. Эти, даже покуривая, даже как бы не поднимая глаз, успевали осмотреть тайком каждого, успевали каждого оценить.
Валентин поежился.
– Позвольте…
Его пропустили и он вошел в раскрытую дверь квартиры, молча, не замечая быстрых, провожающих его взглядов. Он никого из присутствующих не знал, потому и не мог прицепиться ни к одному лицу. Может, здесь находился Сема Уткин, о котором Серега не мало рассказывал, но Валентин и Сему никогда не видел, только слышал о нем. Не станешь же у первого встречного спрашивать, кто здесь Уткин? Кто, дескать, здесь Сема Уткин, о котором мне рассказывал покойный братан?
Вообще, хмуро отметил Валентин про себя, вряд ли кто-то из собравшихся сегодня на похороны захотел бы при случае прикатить с Серегой к нему в Лодыгино под самый Владимир. Если честно, не тот у них тут вид. Не к тому привыкли. Если уж сам Серега за последние два года заглядывал к нему всего пару раз, ну, может, три раза…
Этим, подумал Валентин, интереснее скатать на «мерсе» в «Метрополь». Судя по виду да по машинам, с бабками у них нет проблем. Зачем им ехать в Лодыгино? Вот и получается, что никого он, Валентин, здесь не знает. И квартиру брата не знает. Серега въехал в новую квартиру год назад, Валентин так и не нашел времени выбраться не то что на новоселье, но даже просто в гости. Даже телеграмму о смерти брата кто-то прислал ему в Лодыгино без подписи. Вполне возможно, что один из присутствующих в квартире, только догадайся – кто?
Ладно…
Теперь не все ли равно?
Рука машинально потянулась к голове, но берет он уже снял. Еще в такси. Там же, наверное, и оставил.
Ладно…
Он чувствовал – на него косятся,
