что он живет на работе. За эти годы, что мы вместе, он не проронил мне ни слова. Я был бы уверен, что он немой, но иногда он что-то бубнит себе под нос на латыни. Возможно, это шумерский, я не силён в языках. Когда я прихожу к восьми утра на работу, а я никогда не опаздываю, он уже здесь. Ухожу домой в начале шестого, он все ещё у себя. Бывает так, что наш заведующий складом подходит ко мне и говорит:
– Это, слышь, Саныч, – он краснеет и кряхтит, – Павел Саныч, нам с Валентиной нужно съездить на дачу сегодня, там банки из погреба забрать… Вы бы это, ну, магнит бы могли сегодня к часикам девяти хотя бы, это…
Я смотрю на него пристально и отвечаю:
– Сами же понимаете, Петр Филиппович, что зависит от этой работы… Ну хорошо, мы рассмотрим такую возможность…
После захожу к Георгию, говорю:
– Там Филипыч на счёт магнита просил, ему за банками на дачу сегодня.
Георгий поворачивается и кивает. Обычно он стоит, облокотившись о стену возле окна, и листает толстый инженерный справочник, весь в самописных пометках ручкой. Я как-то заглядывал туда. Такое ощущение, что у нас уже и греческие и латинские буквы закончились для обозначения переменных, и в ход идут совсем непонятные символы…
Обычно в такие дни деревья ночью сияют ещё ярче, а машины глохнут даже в городе. Утром мне звонит баба Валя с поста охраны и говорит уставшим голосом:
– Павел Александрович, Вы поберегите Георгия, он ведь сегодня совсем не спал.
Все наши отчеты составляет Георгий. Порой мне кажется, что он рандомно берет с полки любую папку и переписывает оттуда набор букв и цифр. Собирает всё это в две новые папки, одна из них становится на полку, а вторая идет к главному.
Пересказ моей жизни немного привёл меня в чувства. Я могу перевести дыхание, и руки больше не трясутся. Но медлить нельзя и мне нужно вернуться к описанию основных событий всей этой истории.
***
Как-то вечером, уже в конце рабочего дня, в пятом часу у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонила Катя – секретарша главного. Меня вызывали на ковер. Такое не часто бывает. Скажу прямо, такое было впервые. Да и главного я нашего видел четыре раза в год, не чаще. Обычно он в Москве решал вопросы и к нам не наведывался.
Я накинул пиджак, вышел в пустой коридор и пошел по западной лестнице на двенадцатый этаж. По восточной лестнице я не хожу из суеверия. Оттуда открывается вид на пустые оконные проемы второго корпуса ИНСЕРТЕХа и на городское кладбище. Мне это совсем не нравится. Лифт у нас не работает уже много лет. Вернее, лифт есть, но только в кабинете у главного. А основной лифт не работает. Говорят, починить его дороже, чем достроить второй корпус. Я шел вверх и всё размышлял, что же главному от меня нужно и даже хотел вернуться за квартальным отчетом, но потом передумал. Скрипя паркетом, я подошел к огромной двери приёмной и с большим усилием приоткрыл её, чтобы протиснуться внутрь.
