и мерное журчание воды в маленьком фонтане, и строгих официантов, и белые скатерти, и золотые чашки с фирменным клеймом, которые муж пренебрежительно называл мензурками. Когда Софья сидела в этом кафе и пила маленькими глотками шафрановый чай, ей казалось, что она дореволюционная дама серебряного века. Она брала с собой томик Цветаевой или Северянина, открывала на любой странице и читала стихи, которые помнила наизусть, так что и книга была не нужна, но без приятного шуршания пожелтевших крапчатых страниц не случалось настоящего погружения. Софья многое себе представляла и когда сидела в кафе, и когда потом гуляла по старым улочками города мимо деревянных домов c ажурными выкрашенными свежей краской наличниками, читала названия улиц «Ямская», «Новособорная», «Ачинская»… Как хорошо, что исконные названия вернулись. Софья пыталась, как умела, восстановить связь с далекой эпохой, с её дореволюционными предками, теми, что были дворянами и купцами, что пили вот из таких же чашек с золотым клеймом, говорили на французском неспешно и только о высоком: о книгах, о театре или живописи, и уж конечно не о засолке капусты или растущих ценах на говядину. Софья всеми силами старалась искоренить в себе суетную совковость, доставшуюся по наследству от родителей, бабушек и дедушек, которые забыли о своих настоящих корнях, а вот Софья помнила. Совковость, конечно, была неистребима. Софья чувствовала её в себе и презирала, гнала и задвигала в темные уголки души, чтобы предъявлять только по необходимости, например на работе с наглыми клиентами, не желающими возвращать кредиты. Однажды Софья пыталась рассказать обо всем Саше, показать ему другой мир без закруток и огородных грядок, но то ли она не нашла правильных слов, то ли муж слишком приземленный. Он назвал её милой фантазеркой. Софья обиделась и больше не открывалась ему.
Они шли по галерее пассажа и молчали. Софья немного впереди, муж скучая сзади.
– Офигеть! – услышала Софья возглас мужа за спиной.
Она оглянулась:
– Что?
– Посмотри на это! – Саша показывал пальцем на дорогую витрину и криво улыбался. За стеклом стоял манекен в сером газовом платье из новой коллекции Fendi. На плече у манекена висела сумка. – У моей бабушки была такая авоська, только синяя. Она с ней в гастроном за хлебом ходила. Блин! Она ведь пластмассовая! Копеечная!
На ценнике золотое тиснение – шестьдесят тысяч рублей.
– Реально, посмотри, нет ты посмотри только! – возмущался муж.
– Саш, пойдем! Ну что ты кричишь.
– Вот народ дурят! Ремешок приделали – и готово! Шестьдесят тысяч… Я просто фигею!
Продавец-консультант бутика услышала вопли Саши и нахмурившись сложила на груди руки. Софье стало стыдно за мужа.
– Пойдём, – повторила она настойчивее, схватила его за руку и потащила за собой, как непослушного ребенка.
А он продолжал голосить на весь пассаж:
– Помнишь, в девяностые все с такими ходили! Подожди, дай загуглить…
– Хватит! – не выдержала Софья. – Почему ты так себя ведешь?!
Муж
