штабс-капитан сжимает драгоценную пивную бутылку, словно горло басурманина.
Господа офицеры самозабвенно обращаются в слух, и в этот миг горе шумящему! А уж во время крика "гол!" ор стоит такой, хоть святых выноси! И скачут, и братаются-лобызаются, и пиво пьют, и нà головы льют, а ежели нам забьют, то тотчас кричат, что на поле одни продажные содомиты, умом недалёкие и к футболу аглицкому от рождения не способные.
23
Ах, Езус Мария, как же в этом захолустье отчаянно не хватает театра! Не достаёт светской жизни, городских утех. О, где вы теперь, столичные красавицы? Где надменная гордячка, длинноногая Эльвира Зубровская? Где юная стервочка и модница, волоокая Лилия Лебедзинская? Где сёстры-близняшки С., чьи очи, как июльское небо в полдень?..
Всё кануло в Лету, и даже степной суслик не просвистит. Не водятся они тут, паршивцы. Где, наконец, наша сербская принцесса, от черных волос которой сходит с ума пол-Петербурга? Где ты, добрейший пан Войцеховский, что палил в нас картечью, когда мы по ночам лазали через окно к его старшей дочери? Не слышно степного суслика. Лишь надрывно стонут в поднебесье черноморские чайки, да рычат паровые бульдозеры.
24
Посреди ночи снится кошмар, будто навис надо мной кто-то, и этак взрёвывает дико и невнятно: "ýмболск… чàйнаболд… энэйблд… " И через раз матерно.
"Чего тебе?.." – пробую я продраться сквозь сон. А этот снова за своё: "сучья… барсучья… Бугэлла!!" – как рявкнет! А дальше снова – отборно да матерно.
Проснулся я, вскочил разом – и вправду – стоит сам генерал-аншеф, в одних подштанниках его превосходительство, монокля нет, а вместо лица – свиное рыло! Пузо круглое, волосатое. И тем рылом он водкою и рыбой на меня дышит невыносимо, и предлагает вдвоем повариху снасильничать!
Меня пот холодный прошиб, а он меня облапил и ну кружить, ну плясать! Топочет, очи красные, дикие. «Бугэлла, – кричит, – гумбал… э ххэйя!!!».
Тут я пожалел, что нет у нас экзорциста, или хотя бы полкового священника. Ибо если демон Бугэлло овладел его превосходительством – пиши пропало! И вот почему: станешь и песни петь с ним, и плясать, и водку пить, и неровен час, повариху… того. Бугэлло – он неистовый!
Господам офицерам грозит содомским соитием, требует любимый граммофон завести, все у него скоты и курвы паскудные, и нету от Бугэлло никакого спасения, кроме утреннего солнца. А нам – изволь на службу, в поле. Воняет, как козёл. Что делать с ним, ума не приложу. Начальник всё ж таки, какой ни на есть, а начальник…
25
Недаром я опасался, что нет у нас фельдшера и до госпиталя верст под тридцать. Вечер, сидим чинно, обер-офицеры хорошее вино смакуют, в картишки перекидываются. Сверху генералов граммофон жужжит.
Тут влетает рядовой Афоня, руки трусятся, орёт благим матом. Карты и вино побросали, выбегаем все – лежит на койке боец (тот самый, который баба с сидром), а из пуза торчит карандаш какой-то. Лежит боец и лыка не вяжет. Оказался генералов ланцет! Кричим, кто пырнул?! Отвечает, я сама. И достать порывается.
