Единственной его слушательницей оказалась совсем еще юная мышка с головы до пят жгуче черного окраса, со сверкающими золотистыми глазками, чуть прижатыми к голове ушками и волнистыми волосами до плеч.
Названная за свой окрас Ночей – девушка, совершенно убитая горем от нахлынувшей волны воспоминаний, что навеивала вся эта обстановка, посреди луж сидела на полу возле кресла и перебирала кусочки обшивки, валяющиеся здесь в избытке.
Засученные до локтей рукава изорванной почерневшей от гари и копоти рубашки, истерзанные огнем штанишки, полное отсутствие обуви и бардак на голове – всё так и кричало, что бедняжке очень досталось. Ко всему прочему ладони оказались перебинтованы, дабы не занести заразу в многочисленные ожоги, которыми наградила её Свобода. А так как здесь, с некоторых пор «хозяйничали» сквозняки, на плечи мышка накинула доходивший до уровня колен морского кроя камзол с высоким воротом, что смогла отыскать в каюте.
«Мой отец… С самого детства говорил мне… Что этот корабль создан не для Войны, а для Мира! – с паузами, сквозь горькие слезы проскрипела девушка, всё больше втягивая шею в плечи. – Я помню тот день… Когда он впервые разрешил мне подняться на борт… Он сидел здесь, на кресле, а я играла подле его ног…»
Не в силах оторвать глаз от разбитых крупиц прошлого, крайне прискорбным голосом завела рассказ Ноча.
– Это произошло накануне его отъезда в Эхтер… О-о-о, если бы я знала к чему всё это приведет – ни за что не отпустила его! – тихо прошептала бедняжка и прикрыв глазки ладошками, разрыдалась.
– Ноча… – чувствуя на себе вину за всё произошедшее, паренек со взъерошенными немного волнистыми волосами и ушками с кисточками на концах, присел возле черной мышки на колени.
– Прости, я вовсе не хотел, – нежно, почти шёпотом проговорил Тош, протягивая к ней раскрытые ладошки, готовый в любую песчинку заключить её в свои объятия.
– Ничего… Ты здесь ни при чем… Это всё – он! – взглядом указала Ноча на дальнюю стену.
Не успел Тош и глазом моргнуть, как девушка резко вскочила на ноги, метнулась к ней и сорвала драпировку.
Долгое время совершенно непроницаемая темно-бордовая ткань скрывала от взгляда всех присутствующих здесь одну очень красивую большую Картину, написанную Мастером, обладающим тонким и чутким видением Мира. Подняв взгляд на невиданное доселе по красоте Настенное Панно, Тош не поверил своим глазам.
Перед ним предстала прекрасная, полная жизни и богатства красок, старая, как и сам корабль Картина в искуснейшей резной деревянной раме. На ней в полный рост была изображена группа товарищей, если не сказать больше – Друзей. Среди них Тош без труда узнал отца Ночи – Терриуса, стоявшего в обнимку с одного бока с пепельного окраса мышью, а с другого – к всеобщему ужасу, с крысой – Монри. Еще совсем молодым,
