Это очень кстати, – заявил Костя, и мы с ним пошли в сторону дома №71 по Будапештской улице.
Было очень здорово, что он так быстро включился со мной в это дело. Очевидно, сущность Бандзарта его тоже всегда и всерьез интересовала, и, конечно, он так же, как и я, хорошо понимал важность любой вещи, могущей иметь к нему отношение. Вряд ли найденная в лаборантской фотография попала туда случайно – было очевидно, что ее кто-то туда подложил, а так как чаще Бандзарта там никто не бывает, ибо Феликс – единственный химик в нашей школе, то все это навевает на новые подозрения… Пока еще нельзя с полной уверенностью заявлять, что Бандзарт как-то причастен к найденной картонке, но вероятность того, что она принадлежит именно ему – пусть Читатель здесь со мной согласится, – достаточно велика.
Однако опять возникают вопросы: «Если вероятность велика, то зачем Бандзарт оставил это фото в лаборантской? Была ли какая-то специфическая цель? И кто еще, если не Бандзарт, может быть владельцем данной картинки?» До ответа на них, – и я это хорошо чувствовал, – было еще далеко, и я даже не надеялся на то, что смогу подобраться к ним уже завтра, в момент нашего с Костей прихода в школу. Ведь не буду же я при возможном большом скоплении учителей говорить о своей находке! Во-первых, на первом месте у всех будет происшествие в зале, и вряд ли кого-нибудь заинтересует мой рассказ, а во-вторых, существует риск, что, если я все и расскажу, то на меня сразу налетят с вопросами типа «А что я вообще делал один в химической лаборантской?» Но такие обратные подозрения мне уже совсем ни к чему, так что, видимо, лучше помолчать и дождаться более подходящего момента, а пока действовать с Компанией, в кругу друзей и соратников. Да, хорошо, что Костя теперь все знает!
Итак, мы с ним пришли к моему дому, затем зашли в парадную и поднялись пешком на седьмой этаж. Медлить я не стал и, зайдя в квартиру, сразу же побежал в комнату, к той полке, на которой лежала та самая наиважнейшая фотография. Уже через две секунды я выбежал в коридор, где стоял Костя, и передал ему то, что он так пожелал увидеть.
Таганов смотрел на фотографию около пятнадцати секунд, явно вглядываясь в изображение мужчины, на ней помещенного. Затем он перевернул картонку и на оборотной стороне так же, как и я вчера, обнаружил пять с трудом различимых букв.
– Что ж, вещь неплохая, – молвил Костя. – У тебя есть предположение, чья фамилия могла тут быть написана?
– Да хрен знает. В России живет, наверно, не одна тысяча человек с фамилией на «-ецкий», но у меня таких знакомых, увы, нет.
– Да, жаль. А само изображение тоже не знакомо?
– Нет, – с тем же сожалением ответил я.
– Фотография и впрямь неизвестная… – рассудил Костя, вертя ее в руках. – Но на паспортную она не похожа, хотя и черно-белая. Хм… Может, этот человек уже умер?
– Все возможно, – заметил я. – Только непонятно, почему фамилия наполовину стерта. Причем стерта так, что первые буквы вообще нереально разглядеть.
&n
