круга; по его сигналу оркестр приступил к своей работе. Прыгая внутри круга танцующих и вихляя всем телом, Элиас непрерывно выкрикивал команды и указания: «Вперед… встречайтесь и кружитесь… поворачивайте вправо… приседайте… все вперед… снова приседайте… вперед…» и так далее. Танцоры прыгали и кружились по его команде, руки, ноги, туловища, глаза – все находилось в беспрерывном движении, тени танцующих при неровном свете фонарей скользили и переплетались по земле, создавая странное, фантастическое впечатление. Барабаны грохотали и отбивали сложный ритм, флейты тонкими голосами объединяли эти удары в общую мелодию. Темп танца неуклонно нарастал, лица танцующих блестели при свете фонарей, зубы сверкали, тела корчились и извивались, ноги равномерно стучали по земле. Зрители аплодировали, раскачивались в такт аккомпанементу и одобрительными возгласами встречали каждую попытку молодых танцоров исполнить особенно замысловатый пируэт. Наконец в состоянии полного изнеможения музыканты закончили игру и танец прекратился. Все расселись, и послышался гул многочисленных разговоров.
После трех или четырех танцев Элиас подвел ко мне неприятного юнца по имени Сэмюель. Это был воспитанник школы миссионеров, говоривший по-английски в противно напыщенном стиле, вызывавшем у меня отвращение. Он был единственным жителем поселка, удовлетворительно знавшим английский язык, и ему предназначалась сейчас роль переводчика, ибо, как объяснил мне Элиас, один из членов совета собирался произнести речь. Оратор, находившийся на противоположной стороне улицы, встал, плотнее запахнул свою нарядную бледно-розовую накидку и заговорил громко и быстро на языке баньянги. Сэмюель стоял рядом с ним и внимательно слушал. По окончании каждой фразы он опрометью перебегал улицу, передавал мне ее содержание и возвращался обратно. В начале речи оратор терпеливо ждал возвращения переводчика, но постепенно, увлеченный собственным красноречием, он перестал делать паузы, и бедный Сэмюель лихорадочно метался от него ко мне и обратно. Ночь была теплая, Сэмюель, очевидно, не привык к таким упражнениям; его белая рубашка вскоре посерела от пота. Речь в переводе Сэмюеля звучала примерно так:
– Жители Эшоби! Вы все знаете, зачем мы сегодня собрались… попрощаться с джентльменом, который так долго был вместе с нами. Никогда еще в истории Эшоби не встречали мы такого человека… деньги текли из его рук так же легко, как воды в руслах ручьев и рек. – (Дело происходило в сухой период, большинство ручьев пересохло и обмелело, так что я не был уверен, следовало ли мне радоваться приведенному сравнению.) – Те, у кого были силы, ловили в лесу животных, за которых они получали хорошие деньги. Женщины и дети приносили кузнечиков и муравьев, получая за них деньги и соль. Мы, старейшины деревни, хотели бы, чтобы господин навсегда поселился у нас, мы дали бы ему землю и построили хороший дом. Но господин должен вернуться в свою страну с животными, которых мы, жители Эшоби, поймали для него. Мы надеемся,
