не вру. Если сны не считать, слез легко.
Ближе к центру на улицах видно первых людей, пионеров этого заспанного мира – дворников и бомжей. В мусорных баках копошатся кудлатые псы.
– Тебе снятся кошмары? – спрашивает Санжар.
Мне сперва кажется, что я ослышался. Переспрашиваю:
– Что?
– Кошмары тебе снятся, говорю? – Даже не поворачивается ко мне, не отводит взгляда от дороги.
– Всем снятся.
– Мне никогда не снились.
– Не снились, а сейчас снятся?
Санжар машинально очерчивает рукой защитный знак. Молчит, словно думает, говорить или нет.
– Я, когда сидел, очень много читал. Делать там больше нечего, вот и брал в тюремной библиотеке одну книгу за другой. Все подряд читал. Фантастику, классику, психологию, биологию, по медицине что-то даже было – все, в общем. И в одной из книг попалась мне такая мысль, что наши сны – это отражение подсознания. Страхов, там, переживаний. Знаешь же, что такое подсознание?
– Знаю. Не тупой.
– Ну мало ли, вдруг у тебя за пять лет мозг в кисель расплавился. Так вот, мое подсознание уже две недели выдает мне один и тот же сон с разными вариациями. Бывало у тебя такое?
– Нет, не бывало, – очень надеюсь, что голос мой не дрожит.
Санжар пристально смотрит на меня. Взгляд оценивающий, будто нащупывает цепкими глазами что-то у меня под кожей и костями.
– И у меня раньше не бывало. А теперь есть. И снится мне каждую ночь, что я тебя, Игорян, убиваю. Холодно и бесстрастно, будто и не знакомы мы столько лет. Как думаешь, откуда такое в моем подсознании?
Пожимаю плечами. Не смотрю в его сторону. Нельзя, чтобы он увидел мой испуг. Нельзя, чтобы понял, что я знаю. Откуда такое в нашем подсознании? В его. В моем.
– Не знаешь, – продолжает он. – А я знаю. По крайней мере, догадываюсь. Устал я за тобой дерьмо убирать. И это последний раз, когда я тебе такой добряк делаю. Понял?
– Понял.
– Вот и славно.
На секунду мне кажется, что я слышу стук костей, но Санжар включает радио. За вокзалом сворачиваем на кольцевую, а оттуда – на гудящую фурами трассу. Я приоткрываю окно, чтобы покурить, и веселый, жизнерадостный голос радиоведущего растворяется в предрассветной серой дымке. Один лишь раз вздрагиваю от испуга, когда принимаю обгоняющую нас машину за огромного механического паука, клацающего сочленениями и поршнями, гудящего натруженным дизелем. Сказывается двухнедельный недосып. Санжар неодобрительно косится. Трудно поверить человеку, что он не торчит, когда у него круги под глазами, как две чашки с кофе.
Съезжаем с трассы на проселок под сень разлапистых лиственниц. Дорога идет в сопку, и мы крадемся по киновари опавшей хвои. На середине подъема Санжар сворачивает в лес, и солнце окончательно скрывается от наших глаз. Метров через двести останавливает машину за кустами орешника, осматривается
