клянется тебе, что освободит дух твоего сына от проклятия не-смерти! Сей смиренный слуга молит тебя, ответь, вернулся ли кто-нибудь из тех, кого увел он на позорную гибель, живым?»
Старуха что-то отвечала с презрением, Соль снова покорно винился и соглашался. Меня прямо коробило от этой его неуместной вежливости. И откуда только она взялась, нежданная, в его жалких речах?!
Стараясь не показывать плебейским отродьям своего возмущения, я продолжала пить острый чай. А смесок тем временем вновь задал свой вопрос. Выслушав пространный ответ старухи, он спросил: «Где сейчас отшельник?»
Коротко и грубо она сказала, где. А затем добавила, на удивление внятно: «Ты Светлый, и винить тебя – все равно, что винить ветер или грозу за те разрушения, какие они, порой благодатные, приносят. Но знай и запомни одно, Пришелец-с Той-стороны: тот день, когда ты проявился к нам, я стану проклинать всегда, и ни за что, даже после смерти своей, никогда я не прощу тебя, предателя и убийцу! А теперь оставь мой дом, убирайся к своему отшельнику, и не смей даже приближаться к останкам моего бедного сына! О девице я позабочусь».
Соль вновь длинно извинился перед ней, подчеркивая, что прощения он не заслуживает, и я увидела, как занавеска отдернулась под сморщенной рукой старухи. Сделав вопросительное лицо, я поглядела на плебейку, но она в мою сторону не смотрела. Проковыляв к низкой дверце лачуги, старуха распахнула ее и выразительно уставилась на Соля. Он прошагал мимо меня, я приподнялась на табурете, всем видом показывая, что намерена последовать за ним. Он задержался на пороге и бросил через плечо:
– Жди здесь.
– А ты куда? – как можно менее обеспокоенным тоном поинтересовалась я.
Он повернулся ко мне вполоборота, и, не глядя, произнес:
– Есть одно дело, составить в котором компанию ты не сможешь. Займет часа два, затем можно будет вернуться назад.
– Опять хочешь удрать? – нехорошим голосом проговорила я, вставая. – Я пойду с тобой!
Он коротко взглянул на меня, на безучастную старуху, и сказал устало:
– Останься здесь. Вреда тебе не причинят, и к назначенному сроку ты попадешь в храм. Сумев соблюсти все поставленные условия.
Он говорил со мной вежливым тоном, можно сказать, просил, и я не сразу нашлась с ответом.
– Обещаешь? – спросила, наконец, я.
И он, глядя мне прямо в глаза, кивнул:
– Да.
Я сдалась.
А когда он ушел, старуха закрыла за ним дверь, и я уселась обратно на табурет, – лишь тогда я подумала: «Вот так же он, наверное, подбил своих дружков-плебеев на кражу с летальным исходом. Просто взял, и показал вдруг свою человечность. Да что же ты за тип, смесок Соль?!»
Мне стало погано. Сидеть в нищей плебейской лачуге и ждать, положившись на честное слово не пойми кого, – то еще развлечение. Не желая предаваться унынию, я вперила взор
