между холмами, где бежал небольшой ручей, представлялась удобной гаванью для судов помельче.
«Природный порт», – заключили строители.
Реку нарекли Тамесис, а порт, латинизировав имевшееся название, – Лондиниумом.
Со временем ему неизбежно предстояло стать средоточием островной жизни. То был не просто торговый центр – все дороги расходились от моста.
А римские дороги являлись ключом решительно ко всему. Без всякого учета древней сети доисторических трактов, тянувшихся вдоль гряд, прямые щебенчатые дороги римских строителей взрезали остров. Они соединили племенные столицы и административные центры в незыблемую структуру, которой впредь те никогда не лишались полностью. Дорога, известная как Уотлинг-стрит, начиналась у белых скал Дувра на юго-восточном полуострове Кент и шла через Кентербери и Рочестер. К востоку, выше широкой бухты при устье, была дорога на Колчестер. Еще одна, бо́льшая, уходила точно на север, к Линкольну и Йорку, тогда как на западе, за Винчестером, дорожная сеть соединяла Глочестер, римские бани Бата с его целебными источниками и милые торговые городишки теплого юго-запада.
В лето 251 года провинция Британия жила спокойно, как в ней и повелось на протяжении двух веков. В какой-то момент, правда, ее потрясло крупное восстание под предводительством королевы бриттов Боудики. Довольно долго запад острова баламутил и гордый народ Уэльса, тогда как на севере не унимались дикие пикты и скотты. Чтобы запереть их в болотах и горных цитаделях, императору Адриану пришлось даже выстроить огромную стену от побережья до побережья. А немного позже понадобилось возвести и пару надежных морских фортов на восточном побережье, дабы справиться с докучливыми германскими пиратами.
Однако Британия оставалась мирной, умеренно процветающей гаванью в разваливающейся империи. Ее рубежи в Восточной Европе вновь и вновь нарушались варварами, а политические распри превратились в сущий бич – ежегодно провозглашалось по пяти императоров кряду. Великим центром провинции был Лондиниум.
Впрочем, в тот момент младший, Юлий, почти позабыл о страшной каре, которой грозил ему закон, ибо обдумывал слова, только что сказанные человеком с напильником. Секст его друг и напарник, но он бывал и опасен.
Секст. Смуглый, с тяжелой челюстью, годами близкий к тридцати. Темная шевелюра уже поредела. Лицо было чисто выбрито, скорее выщипано на римский манер, за исключением густых, курчавых бакенбардов, которыми тот очень гордился и которые, на взгляд, по крайней мере, отдельных женщин, добавляли ему привлекательности. Эти достоинства слегка умалялись тем фактом, что лицо как бы сплющили по центру и карие глаза выглядывали словно из-под уступа. Его повадки были чуть неуклюжими, а плечи казались изрядно тяжелее, чем изначально хотели боги, из-за чего он горбился за работой и пошатывался при ходьбе.
– Девка – моя. И держись от нее подальше.
Предупреждение прозвучало
