El jardín de oro
Вода стекала по бирюзовым желобам, подпитывая фонтан, который выбрасывал вверх восемь острых струй. Здесь было спокойно и тихо. Легкое журчание воды не нарушало спокойной красоты этого места, куда простых руна обычно не допускали. Во всяком случае, Чинча не слышал ни об одном подобном случае. А к слухам об Инка Уака Чинча обычно очень внимательно прислушивался, хотя бы потому, что мечтал своими глазами увидеть золотой сад. И вот это наконец произошло. Он, обычный руна, родившийся в дальней общине-альйю на диком востоке империи, стоит посреди самого красивого места под Солнцем и смотрит на золотые продолговатые листья, под весом которых ветки тяжело и медленно покачиваются. Чем дольше он вглядывался в детали фактуры золотых деревьев, тем больше они казались ему ожившими, хотя, возможно, эффект живого сада создавался за счет вот этого почти незаметного журчания фонтана. А разбираться в эффектах Чинча умел, в этом, собственно, и была его работа: придумывать, как соединять живую природу с неживой, каменной архитектурой.
«Да что же я стою?» – подумал Чинча и медленно, словно осторожничая, присел на край восьмиугольного фонтана. Главный строитель Тавантинсуйу, который пробивал дорогу на Восток, очень давно заметил в парне талант – видеть, а значит, и создавать архитектурные эффекты, – и потому забрал его сюда, в Куско. «Город и горы так же неотделимы, как небо и земля, – говорил он Чинче, своему лучшему ученику во время занятий, – они кажутся совершенно противоположными по своей сути, но это не так. Они едины. Если город вырван из природы, то люди в нем будут унылыми и нерадивыми. А если люди нерадивы, то однажды Империи Четырех Сторон придет конец». Чинча не понял, о чем это говорил главный строитель. Но у старика довольно часто мысли рассыпались, как зерна кивичи из прохудившегося мешка, поэтому слушать его непонятные сравнения можно было, лишь помня о том, как тяжело в потоке слов найти главное.
Сюда, впрочем, Чинчу пустили не для того, чтобы он любовался идеальным сочетанием золота и воды.
– А вот, наконец, и он, наш юный гений, – услышал Чинча за спиной низкий раскатистый бас. Этот бас принадлежал одному из самых могущественных людей Тавантинсуйу, и молодой человек сначала вскочил на обе ноги, а потом упал на оба колена для поцелуя. Но Вильяк Ума брезгливо отнял руку, которую схватил Чинча.
– Сейчас не время для церемоний, – сказал он жестко.
Чинча встал на ноги, но все еще держал голову склоненной.
– Ты что же, строитель, боишься, что свет Инти прожжет тебе глаза? – усмехнулся Верховный жрец. – Подними подбородок, я же тебе сказал: сейчас не время для церемоний.
– Слушаюсь, Великий Вильяк Ума, – пробормотал Чинча и поднял взгляд. Он увидел перед собой крупный нос, который, словно гора, поставленная набок, делал совершенно незначительными все остальные, и без того мелкие черты лица этого человека. Они как-то не вязались с мощным голосом жреца, которым он, казалось,
