хотят вести детей в ресторан, а откуда остальные родители деньги возьмут, их не волнует.
– Почему в ресторан?
– Илья же теперь в английской школе, в Москве. Я была просто вынуждена его туда отдать, мне все учителя говорили: мальчик способный, не упустите момент. И наконец разряд получил. Все я! Все моими стараниями, Свет, понимаешь?
– Как здорово!
– Уж как я тренера просила позаниматься с ним подольше и взять на соревнования, Свет, ты не представляешь! Говорю: ну нет денег у нас, но мальчик вон какой, в школе при Финансовой академии на одни пятерки учится, только из-за этой школы и прогулял, катается в Москву каждый день, ну он же не специально, войдите в положение, я мать-одиночка, на мне два спиногрыза. Хорошо хоть Илья подрабатывает после уроков.
– Подрабатывает? Да что ты!
– Да! Помогает старикам из нашего дома, ходит за продуктами. Десятку-двадцатку дают, и то неплохо, нарезной батон взять.
– Какой же молодец, – выдыхает мама и, улыбаясь, нежно смотрит на Илью.
Илья же смотрит в тарелку, на котлету, которую аккуратно разломал ножом и вилкой. А папа яростно кивает, будто подтверждает тети-Милины слова.
– Женька в английской, – говорит он, – но бестолочь же, мы ей твердим-твердим, на курсы водим…
– Почему? У Жени всегда пять по английскому, – замечает бабушка.
Папа отмахивается: все это чушь.
Он это считает совпадением, не Жениной заслугой. Англичанка слишком добрая, так он говорит, ты мало занимаешься. Еще он с детства твердит, что английский – это престижно, он нужен везде, а значит, везде будет нужна и Женя как голосовой придаток.
Фоном бурчит телевизор, начинается дурацкая передача с двумя роялями и Минаевым в большом пятнистом пиджаке, для его пошива будто ободрали полторы коровы. Минаев представляет гостей – российских певцов, имена которых Жене ни о чем не говорят, да и в целом эта программа – тоска смертная. Ее любит бабушка, но сейчас она занята разговором, держит хрустальную салатницу, предлагает оливье, пытается поладить с насупившейся Дашей и тетей Милой.
Покосившись на Илью (ему, должно быть, то-же скучно), Женя находит пульт за блюдцем с нарезанной колбасой и переключает на МУЗ-ТВ, где «Моджо» поют про леди и танцы в лунном свете, а двое полуобнаженных парней и девушка мокнут под душем. Женя видела этот клип раз сто, наверное, и знает песню наизусть, но смотрит снова, пристукивая ногой по ножке стула. Когда дома нет никого, она танцует под эту песню, глядя на свое отражение в полированной дверце шкафа.
Отец недовольно глядит через плечо на телевизор, и мама тут же говорит:
– Жень, выключи, мешает.
Женя выключает. Становится тоскливее вдвойне. Полуденно жужжат осы. Привлеченные вареньем, они залетают в дом и вязнут лапками на крае блюдца, бьются в оконное стекло. Одна оса трепыхается в мятом кружеве занавески, приглушенно жужжит. Еще одна ползет по носику электрического самовара, похожему на кривое копытце. Бабушка достает его каждый раз, когда приезжают
