девочка, чтобы вот так меня держать; но все равно обняла. В тот же миг, когда я оказалась в ее объятиях, меня окутал ее запах.
Этот аромат, резковатый, как запах корицы, запал мне в душу навсегда. Одно время я регулярно наведывалась в «Сильван Меркантиль» и перенюхивала все бутылочки с духами, какие там были, пытаясь найти мамин запах. Каждый раз, когда я туда приходила, продавщица парфюмерного отдела строила удивленную мину, восклицая: «Господи ты боже мой, смотрите, кто пришел!» Как будто это не я была там всего неделю назад и не я прошлась по всему ряду бутылочек. Shalimar, Chanel No. 5, White Shoulders…
Я спрашивала ее: «Что-нибудь новенькое есть?»
Новенького никогда не было.
Так что для меня стало настоящим потрясением, когда я услышала этот аромат у своей учительницы в пятом классе, а она сказала, что это всего-навсего самый обыкновенный кольдкрем.
В тот день, когда умерла моя мать, на полу, как раз возле заклинившего окна, стоял раскрытый чемодан. Она сновала между ним и шкафом-чуланом, бросая в него то одну свою вещичку, то другую, даже не заботясь их сложить.
Я пошла вслед за ней в чулан и пролезла под подолами платьев и штанинами брюк в темноту, к пыльным катышкам и трупикам мотыльков, к сапогам Ти-Рэя, к которым навсегда пристали садовая грязь и гниловатый персиковый душок. Сунула руки в белые туфли на высоком каблуке и хлопнула подметками друг о друга.
Пол чулана подрагивал всякий раз, когда кто-то поднимался по лестнице под ним, и по этому подрагиванию я поняла, что к нам идет Ти-Рэй. Над головой я слышала шум движений матери, срывавшей вещи с плечиков, шелест одежды, лязг проволоки о проволоку. Скорее, бормотала она.
Когда его сапоги протопали в комнату, она коротко вздохнула, и воздух вырвался из ее груди так, будто легкие внезапно что-то стиснуло. Это последнее, что запечатлелось в моей памяти с идеальной отчетливостью, – ее выдох опускается на меня, паря, точно крохотный парашютик, и пропадает без следа среди груд обуви.
Я не помню, что́ они говорили, помню только ярость их слов и то, как сам воздух, казалось, кровоточил и покрывался рубцами. Впоследствии, когда я вспоминала их ссору, они ассоциировались у меня с птицами, оказавшимися внутри запертой комнаты, бросавшимися грудью на окна, стены, друг друга. Я попятилась, забираясь глубже в чулан, ощущая во рту собственные пальцы и их вкус – вкус туфель, вкус босых ног.
Когда меня оттуда выволокли, я не сразу поняла, чьи руки меня тащат, а потом оказалась в материнских объятиях, вдыхая ее запах. Она пригладила мне волосы, сказала: «Не волнуйся…» – но не успела договорить, как меня выдрал из ее рук Ти-Рэй. Донес до двери и выставил в коридор.
– Иди к себе в комнату, – велел он.
– Я не хочу! – закричала я, пытаясь протиснуться мимо него обратно, туда, где была она.
– Убирайся в свою треклятую комнату! – заорал он и отпихнул меня.
Я отлетела, ударилась о стену, потом упала вперед, на руки и колени. Подняв голову, глядя мимо него, я видела, как она бежит
