и интуиции разума поэзии не создают. Есть, следовательно, еще нечто – какое-то изменение, какая-то трансформация, быстрая или медленная, стихийная или сознательная, мучительная или легкая, чье назначение – стать опосредствованием между мыслью, которая порождает идеи, между этой подвижностью, множественностью внутренних проблем и решений и, вслед за тем, речью, совершенно отличной от языка обыденного, какою являются стихи, – речью, причудливо организованной, которая не отвечает никакой потребности, кроме той, какую должна возбудить сама, которая говорит лишь о предметах отсутствующих или тайно и глубоко прочувствованных; речью странной, которая, как нам кажется, исходит отнюдь не от того, кто ее формулирует, и адресуется отнюдь не к тому, кто ей внимает. Эта речь, одним словом, есть язык в языке.
Дискурс – это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс реально существует не в виде своей грамматики и своего лексикона, как язык просто. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счете – особый мир.
Одна краткая и две пространные цитаты, которыми открывается эта книга, на первый взгляд, повествуют о разных вещах.
Первый афоризм поэта Стефана Малларме, относящийся к 1870 году – времени его университетских занятий лингвистикой, – загадочен и герметичен, но одновременно убедителен; он перформативно указывает нам на главенствующую идею «двух языков» – внешнего и внутреннего – и вместе с тем пророчествует о главном постулате будущей соссюровской лингвистики: «изучать язык в самом себе и для самого себя».
Вторая цитата принадлежит поэту и эссеисту, теоретику модернистского искусства Полю Валери и говорит нам о внутреннем мире произведения искусства. Этот внутренний мир обращен на самого себя и вырабатывает для коммуникации с самим собой особую, внутреннюю речь. Французский писатель использует метафору вложенности: «язык в языке» указывает на особую диспозицию языка искусства (художественного языка) по отношению к языку как таковому (естественному, обыденному языку). Художник, писатель, поэт создает индивидуальную знаковую систему в системе знаков общепринятых и общеупотребимых. Валери и Малларме выражают суггестивно то, что в более строгих понятиях «поэтического языка» и «вторичной моделирующей системы» формулировали русские филологи от Романа Якобсона до Юрия Лотмана (у последнего возникла родственная концепция «текст в тексте»)2.
Третья мысль в эпиграфе высказана лингвистом и философом языка Юрием Сергеевичем Степановым (среди прочего переводчиком ряда текстов Валери на русский). Используется та же «матрешечная» метафора («язык в языке»), но в данном случае для описания специфики того, что
См. также работу венгерского лингвиста Ивана Фонадя «Язык в языках» (Language within languages), иллюстрирующую идею вложенности подъязыков в надъязыки в том числе примерами из языка поэтического: [Fonagy 2001].
