Но меня она любила, в противоположность Исааку Иосифовичу, и прочила успешное будущее на ниве исторической науки.
Ну, а русским языком я занимался больше дома, чем в школе; так сказать в практическом разрезе. Ведь «в моем распоряжении» была вся кафедра стилистики русского языка!
Кстати: о лингвистике и икре
Как я уже говорил, языковеды-русситы окружали меня со всех сторон. Надо заметить, что на факультете журналистики была сильнейшая в Союзе школа преподавания русского языка. Начать с Розенталя. Дитмара Ильяшевича я знал лично и неоднократно видел его у нас дома, в родной коммуналке на Осипенко. Кого там только не было! Дело в том, что все пути с ноябрьской демонстрации для сотрудников факультета шли через Балчуг, а именно тут и находилась вожделенная для многих оголодавших, а главное замерзших журфаковцев, квартира с накрытым столом. Водка, селедка в шубе, картошка и мелкие закуски были заготовлены еще накануне, капусту, оливье же и прочее люди несли с собой.
Дитмара сажали за стол первым. Все знали его маленькую слабость – старик любил икру. Любил до самозабвения, и пока он не заканчивал с плошкой, никто к столу не подходил. (Такой же особенностью организма отличался норвежец Тур Хейердал. Его друг, коллега и переводчик Генрих Анохин рассказывал мне, что эту пикантную подробность поведения знали в Академии наук СССР и всячески использовали в корыстных целях.). Помимо Розенталя здесь бывали Т. В. Шанская, И. В. Толстой и другие знаменитые языковеды, учившие меня грамоте по ходу дела, на практике. Что касается Шанской, то она просто спасла меня от проблем при поступлении в ИСАА, «закрыв глаза» на одну незначительную ошибку во вступительном сочинении, которое читала, будучи в приемной комиссии.
Отец на парапете альма-матер в конце 1940-х
Сын на том же месте в 2018-м
Раз уж зашла речь о поступлении, нельзя обойти вниманием и другой предмет – «иностранный язык», а точнее – мой любимый немецкий. Конечно, тогда, в молодости я говорил на нем не так бегло, как сейчас, и для сдачи вступительного экзамена меня решили «натаскивать». Первым моим внеклассным педагогом стала подруга Михаила Абрамовича и Веры Мироновны Каплан – моих соседей по коммуналке – по имени Виктория Наумовна (фамилии не помню), которая много лет трудилась на Мосфильме в качестве педагога-наставника для актеров, играющих роли немцев в кино. В те годы к таким вещам относились ответственнее, чем сейчас, когда в редком сериале «про войну» правильно написано по-немецки слово «комендатура», не говоря уже про фамилию Vogel. (На дверях берлинской квартиры на Ляйпцигер-штрассе в культовом фильме «Диверсант» красуется табличка с фамилией Fogel!). Так что Виктория Наумовна заложила мне в голову неплохие практические знания, здорово пригодившиеся мне в дальнейшем.
А вторым педагогом у меня была сама Любовь Яковлевна Эйдельнандт, старший переводчик
