нам домой почти всегда приходил на обед бедный ученик. Его приход был назначен на определенный день, и в тот день бабушка старалась приготовить на обед что-то особенно вкусное. Гость, сидевший с нами за столом, выглядел оборванцем, но мы, дети, смотрели на него с уважением. Бабушка рассказала нам, что он был ламданом* (ученым), и мы видели что-то святое в том, как он ел свою капусту. Не каждый мог надеяться стать равом, но ни один еврейский мальчик не должен был расти без хотя бы элементарного знания иврита. Даже из самого скудного дохода выделялись средства на обучение мальчика. Оставить мальчика без учителя было позором для всей семьи, вплоть для самого дальнего родственника. Для детей бедняков существовала бесплатная школа, существующая на пожертвования благочестивых людей. И поэтому каждого мальчика отправляли в хедер* (еврейскую школу) вскоре после того, как он научился говорить, и обычно он продолжал учиться до своей конфирмации в тринадцать лет, или дольше, насколько хватало таланта и амбиций. Моему брату было пять лет, когда он поступил в школу. В первый день его несли в хедер, накрыв талитом, чтобы скрыть от всего нечестивого, и подарили ему булочку, на которой мёдом были написаны эти слова: «Тора, оставленная Моисеем – наследие сынов Иакова».
Поступив в хедер, мальчик становился героем семьи. Ему подавали еду раньше, чем другим детям за столом, и для него ничего не жалели. Если семья была очень бедной, все девочки могли ходить босыми, но у мальчика, учившегося в хедере, обязательно была обувь; ему полагалась тарелка горячего супа, в то время как остальные члены семьи ели черствый хлеб. Когда ребе* (учитель) приходил днём в Шаббат, чтобы проверить знания мальчика в присутствии семьи, все садились за стол и радостно кивали, если он хорошо читал свой отрывок Писания; и в награду ему давали целое блюдце варенья, и его хвалили, и благословляли, и высоко ценили. Неудивительно, что в своей утренней молитве он говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты не создал меня женщиной». Быть девочкой не очень-то хорошо, как видите. Девочки не могли стать учёными и раввинами.
Иногда я приходила в хедер моего брата, чтобы принести ему обед, и видела, как учились мальчики. Они сидели на скамьях вокруг стола, в головных уборах, конечно, а из-под пиджака виднелись кисти цицит*. Ребе сидел в конце стола, репетируя с двумя-тремя мальчиками, которые учили один и тот же отрывок, он указывал на слова деревянной указкой, чтобы не потерять место. Все читали вслух, самые маленькие мальчики пели алфавит, в то время как мальчики постарше нараспев читали свои отрывки, и все старались перекричать друг друга. Хорошие мальчики никогда не отрывали глаз от своей страницы, разве только чтобы задать ребе вопрос; но непослушные мальчики смотрели по сторонам и пинали друг друга под столом, пока их не заставал за этим занятиям ребе. У ребе была линейка, который он бил плохих мальчиков по рукам, а в углу комнаты к стене были прислонены длинные березовые розги для порки учеников, которые не учили свои уроки.
Мальчики
