вдохновлялся его работами, а кто-то пришел к схожим идеям иными путями.
Райх подвел меня к размышлениям о болезни – явлении, которое, как никакое другое, сталкивает нас лицом к лицу с нашей телесной природой, которое делает нас одновременно проницаемыми и смертными. Одна из самых спорных теорий Райха заключалась в том, что за болезнью кроется смысл. Сьюзан Сонтаг критиковала его в своей «Болезни как метафоре», однако чем больше я узнавала о ее опыте проживания рака груди, тем больше мне казалось, что реальность болезни в нашей жизни куда более личная и сложная, чем Сонтаг готова была признать в печати. В своем дневнике в больнице она писала: «Мое тело говорит громче и понятней, чем когда-либо под силу было мне»[6].
Я не разделяла точку зрения Райха, что оргазм способен свернуть патриархат или остановить фашизм (Болдуин в эссе о Райхе съязвил: «Люди, в окружении которых я рос, кончали регулярно, и это не мешало им каждый субботний вечер резать друг друга бритвами»[7]), но его труды о сексе привели меня в Берлин Веймарской республики – родину современного движения за сексуальное освобождение, многочисленные победы которого как будто таяли с каждым днем. Райх безусловно верил в освободительный потенциал секса, тем не менее сексуальная свобода – вещь не такая простая, какой мы иногда хотим ее видеть, поскольку граничит с насилием и принуждением. Погружение в эту мрачную сторону секса открыло для меня кубино-американскую художницу Ану Мендьету, радикальную феминистку Андреа Дворкин и самого маркиза де Сада – исследователей одной из самых сложных областей телесных переживаний, где удовольствие пересекается с болью и бывает ей подчинено.
Несмотря на безумные теории позднего Райха, его борьба с Управлением по санитарному надзору и последующее заключение были напрямую связаны с проблемами, решение которых он пытался найти на протяжении жизни. Что значит свобода? Кому она нужна? Какую роль играет государство в ее поддержании и ограничении? Как ее достичь: отстаивая права тела или, как считала художница Агнес Мартин, наоборот, отказываясь от тела? Райховская машина освобождения, может, и не помогала от рака и простуды, но она обличила систему контроля и наказания, невидимую до тех пор, пока ты не переступишь черту.
Его заключение в федеральной тюрьме Льюисберга подтолкнуло меня к осмыслению парадоксальной истории движения за тюремные реформы и знакомству с радикальными идеями Малкольма Икса и Байарда Растина. Они, в свою очередь, открыли для меня мир политического активизма и протеста, борьбу тела за лучший мир. Тогда же я узнала о художнике Филипе Гастоне, запечатлевшем тех, кто пытается ограничить свободу, в карикатурных, гротескных формах, а еще о певице Нине Симон, которая всю жизнь пыталась выразить, каково же это – достичь заветной мечты Райха и быть свободным.
Как и все эти люди, Райх хотел, чтобы мир стал лучше, а значит, он верил, что это возможно. Он считал, что
