церковь…
Окружали его те молодые, охотно ловящие каждое его слово, потому что почитали как возраст, так и жизненный опыт этого человека, который уже второй раз шёл на каторгу. Некогда принадлежал он к тем, которые под руководством Конарского ширили в деревенских хатах национальное самосознание и стремление к образованию. После возвращения из изгнания не прекратил он этой деятельности и не изменил своих взглядов. Шляхтич по происхождению, научился он сапожному мастерству и латал обувь, находя в Варшаве многочисленных клиентов и ещё более многочисленных слушателей. Поэтому новый арест воспринял он достаточно безразлично. Он отнёсся к царскому приговору, как к «Почётной грамоте» за свою работу, и когда только покинул он тюрьму, вернулось к нему хорошее настроение. Он хорошо знал изгнаннический тракт и чувствовал себя на нём свободно. В деревнях, в городах и на этапах он находил каких-то знакомых, с жандармами находил общий язык, среди чиновников чувствовал себя «как рыба в воде». Следовательно, ничего удивительного, что эти молодые не чаяли в нём души и не отступали ни на шаг. Теперь, однако, слушая эти рассказы об Омске, в которых неоднократно звучал восторг, начали они поглядывать на него с некоторым удивлением. Знали они, что пережил он в этом городе тяжёлые, порой трагические мгновения. Кто-то при этом неуверенно покашливал, кто-то ворчал. Токажевский пытливо взглянул на их лица и внезапно утратил нить разговора.
– Смеётесь в душе над стариком, – произнёс он, прикрывал смущение добродушностью. – Радуюсь при виде тюрьмы, как если бы увидел родной дом. Ну что же мои дорогие… Семь лет здесь пробыл, и это объясняет многое. За такое время человек смог бы привыкнуть даже к аду. А этот Омск ещё не ад, потому что встретил я здесь много порядочных людей. Даже друзей, мои дорогие, сердечных людей. Таких, что смогут протянуть руку, когда у тебя уже нет сил, когда чувствуешь, что, если упадёшь, не поднимешься больше.
Его голос задрожал от волнения. Идущий рядом с ним Ян Черский, стройный блондин с голубыми, как васильки глазами, повернул к нему голову, как будто хотел разглядеть его.
– На самом деле здесь есть такие? – спросил он. – В Тобольске их не заметил.
– Так ты смотрел только на жандармов и чиновников. Но когда…
Он замолчал внезапно, что-то другое заняло внимание всех. Тракт закончился, перед ними показались первые дома. Как раз с улицы выехал какой-то офицер. Красиво остановил коня перед командиром конвоя, побеседовал с ним в течение минуты, а затем отодвинулся в сторону, пропуская перед собой марширующую колонну.
– Здравствуйте земляки! – вежливо отдал он честь. – Как здоровье? Не было ли в дороге происшествий?
Это был молодой поручик, весёлый, бравый, подчёркивающий каждым словом и жестом свою доброжелательность. Староста этой группы изгнанников охватил его внимательным взглядом и ответил также любезно. Завязалась короткая беседа о дорожных приключениях и о местах ссылки.
