(фаза так называемого «евросклероза»), но он никогда не совершал движения в обратном направлении. Вступив на путь интеграции, Европа никогда не ставила под сомнение основополагающую ценность и значимость своего выбора. Однако если во времена конфронтации блоков каждый новый шаг совершался основательно и с осмотрительностью, то в 90-е годы Евросоюз решительно двинулся за пределы своих границ. По мере увеличения количественного состава Евросоюза становилась очевидной необходимость качественной модификации существующих европейских институтов, их приспособления к изменившимся реалиям мирового политического процесса.
Евросоюз переживал не только кризис институтов, но и кризис идентичности. Истоки процессов европейского единения коренились в эпохе холодной войны, его демократическая легитимация была завязана на условия эпохи биполярного мира с его блоковой конфронтацией, его политическая жизнеспособность и успехи были обусловлены так называемой «угрозой с Востока», противостоять которой западноевропейские государства могли лишь вместе. Последним общеевропейским документом, черпавшим свою политическую силу в прошедшей, но еще живой в памяти Европы эпохе конфронтации, был Маастрихтский договор 1992 г., ознаменовавший завершение формирования внутреннего рынка, создание валютного союза и расширение ЕС. Последующие договоры – Амстердам (1997) и Ницца (2000) – не меняли архитектуры общеевропейского здания, а лишь вносили дополнительные детали или поправки. Поэтому в начале нового тысячелетия Евросоюзу было жизненно важно по-новому легитимировать свое существование в глобализирующемся мире.
18 июня 2004 г. руководители 25 государств – членов ЕС единогласно приняли новый общеевропейский договор, который должен был не только урегулировать отношения в расширившемся Евросоюзе, но и положить начало принципиально новому этапу европейской интеграции [Погорельская, 2005а; Погорельская, 2005б]. «Конвент» под руководством убежденного европейца Валери Жискар д’Эстена разработал даже не договор, а «Конституцию для Европы». Название было символично: конституция не принимается в межгосударственных образованиях, она предполагает наличие государства и народа. Евросоюз должен был сделать первый шаг на пути от «Союза европейских государств» к «Союзному государству Европы». Конституцию, которую сам Жискар д’Эстен окрестил «последним шансом Европы» [Giscard d' Estaing], приняли с большой помпой в Риме, где в свое время были подписаны договоры, положившие начало европейской интеграции. Конституция должна была вступить в силу в 2007 г. – в 50-летний юбилей Римских договоров, символизируя успешное начало новой европейской эры. 25 января 2005 г. Конституция была ратифицирована Европарламентом и отправлена «в люди» – на суд национальных парламентов. Там она и погибла. Французское «нон» и нидерландское «нее»1 положили конец честолюбивейшему из всех европейских проектов, попытке одним лишь волевым решением европейских элит перевести возросшее количество государств – членов ЕС в новое общеевропейское политическое качество.
Судьба Конституции весьма поучительна. Она появилась на свет преждевременно – в обстановке эйфории, возникшей после «геополитической победы»
