охватывало непреодолимое желание убивать, заранее намеченный человек должен быть на месте. Если нет, он переключался на кого-то другого.
Также, судя по отсутствию на месте преступления отпечатков пальцев и физических улик, это крайне педантичный и внимательный к деталям человек. Внутренне он ощущал себя неуверенным, ненавистным самому себе хлюпиком.
Однако внешне излучал такую напыщенность, что выглядел преисполненным самого высокого мнения о себе. Это еще одно из его безумных болезненных противоречий.
Он находил интересными послания, где хвалился удалью и умением ускользать от правоохранителей. По использованному языку было очевидно: он и заинтригован полицейской субкультурой и следственными действиями, и довольно хорошо знаком с ними. Я был убежден, что он либо служил кем-то вроде охранника или парковочного инспектора, либо просто возбуждался от мыслей, сколько власти приобрел бы с подобной работой.
Как это часто бывает с подобными типами, убийства стали главным делом его жизни, придающим смысл жалкому существованию. Из писем становилось понятно: это – ничтожество, в одночасье ощутившее себя знаменитостью благодаря чудовищным деяниям. Он пристрастился к чтению газетных статей о собственных преступлениях и к телепередачам о них. Я был уверен: разговоры посторонних о его убийствах приносили ему такое же наслаждение и удовлетворение, как сами преступления.
Все остальные просто попадались под руку. Я считал, что он питает к ним глубочайшую ненависть. Любые конфликты с противоположным полом или с обществом находили выход в убийствах. В извращенном сознании он не отвечал за свои поступки. Он явно был в какой-то депрессии и не мог ни любить, ни быть любимым. В результате приходилось постоянно искать источники возбуждения и переживаний, чтобы ощущать себя живым. И хотя получалось изображать приличного человека, мироощущение и внутренний мир не имели ничего общего с реальностью – основу составляли исключительно садистские фантазии.
По его собственному признанию, ВТК прихватывал из домов жертв разные мелочи на память. Он использовал их для распаления фантазий. Это «небольшое успокоительное», поэтому и была необходима коллекция трофеев с места преступления. Личные вещи жертв напоминали о «счастливых денечках». Я представлял, как он вновь переживает какое-то из убийств, держа в руках физическое напоминание. Каждое преступление вызывало в нем психологический подъем, который быстро угасал и оставлял его наедине с печальными мыслями. Трофеи и сувениры, несомненно, помогали не скатываться в депрессию. Хотя полностью избавить от тревоги и подавленности не могли.
Хотя он лишал жизни и мужчин, и детей, очевидно: его главная цель – женщины.
Вопрос, который ставил в тупик меня и всех остальных: «Почему со времени его последнего по счету убийства прошло столько лет?» Я не понимал. Ломая над этим голову, я каждый раз придумывал очередное объяснение.
