Иоганн? О Неаполе. Генуе. Венеции. О пляже Лидо ди Езоло. Море. Бескрайнее море. Бирюзовое. Бирюзовое как жизнь. Болезнь меняет человека. Изобличает его лицо и волю, – вдохновенно заговорила Луиза Шталь.
– Завтра возвращаемся в Мюнхен. Я обязан начать пробы, а также продумать другие важные детали предстоящей постановки, – сказал Савич. Потом поставил свою чашку на мраморную столешницу и встал перед ней, стройный и решительный, совсем как на сцене. – Пробы начнутся уже в понедельник. В три пополудни.
Меньше чем через три дня. Ужасно, как я мог согласиться в такие невозможно короткие сроки поставить пьесу? Боже, так мало времени! Пять недель. Я так нервничаю. Совсем не готов. Я слаб, моя Луиза, слаб.
– Я сегодня утром смотрела с террасы, как ты выходишь из дома. Ты был бодр и весел. Ты взбегал по крутому склону совсем как юноша, готовый завоевать весь мир, – сказала жена. – Ты был таким же, как тогда, когда я познакомилась с тобой. Полюбила. Решительного и уверенного в своих замыслах.
– Люблю, Луиза, гулять летом по горным склонам. Для меня, дитяти равнин, это настоящий вызов. Помнишь наши долгие прогулки в Веймаре? – оправдывался муж.
– Нет нужды, дорогой, менять тему разговора. Я все понимаю, все знаю. Знаю, ты готов к великой работе, дорогой. Как всегда. Я читала твои записи. Заметки на полях текста Шекспира. Это будет триумф твоего театра. Ты мой Прометей, дарящий огонь, тот, что серьезно заявляет: «Все, что предстоит снести, мне хорошо известно. Неожиданной не будет боли».
Савич не ответил.
Он долго всматривался в ее прекрасные голубые глаза. Они казались усталыми, словно принадлежали гораздо более старой женщине. Ее талант загубила неизлечимая болезнь, вызванная постоянными интригами в театре, глупыми сравнениями с лучшими или более молодыми актрисами, унижениями, вызванными его положением. Она была женой талантливого и решительного человека, полного идей, страстного, влияние которого в театральном мире не подвергалось сомнению. Нарушить его целостность и гениальность, поколебать его покой, остановить его в реализации замыслов, иссушить источник его идей и уничтожить планы – только так зло могло заставить страдать его жену.
Луиза была предназначена в жертву.
Ее ацилута все еще теплилась, но ее будущее готовилось к поэтике космоса.
К поэзии. Поэзии Данте.
Плачьте, влюбленные, ибо плачет любовь…
Пришла пора дать ей лекарство.
– Как быстро пролетела жизнь, – тихо произнес Савич, оставшись в одиночестве. – Растаяла, как клочок тумана, опустившийся в долину. Я все еще помню день знакомства с Луизой. Она была молодой, страстно желавшей жить, преданной профессии и любви. В самом деле, болезнь может сотворить с человеком все. Все в этом мире стремится к смерти и уничтожению. А Бог молчит.
Вдалеке послышался резкий звук рога. Привычный сигнал сбора. Зов братства. Сезон охоты на лис в Оберсдорфе еще не закрылся. В этот необычный
