я стал жертвой образовательной системы, которая снова отправила меня на обещанную встречу с ремнем. Кажется, в школе нам не хотели давать знания, а пытались сделать оловянных солдатиков, выполняющих по команде задания любой ценой, даже бессмысленные. Я начал познавать навык списывания, раз нужны были только хорошие оценки в журнале. Зачем учиться-то?
Русский и литературу у нас вела родная сестра нашей классной – Вера Тирановна, только она совсем не была похожа на свою сестру, поэтому мы постоянно на ней ездили, как на ломовой лошади. После этого она, конечно, жаловалась сестре, а та устраивала нам экзекуцию. Этот замкнутый круг не заканчивался до самого выпуска. За здоровенные очки Вера Тирановна получила прозвище Муха.
Над доской в классе русского и литературы висела картина Веры Тирановны в молодости, написанная карандашом. Эта была отличная мишень, при попадании в которую можно было достичь наивысшего респекта от одноклассников. Оружием была трубка от ручки и бумага. Как бравые индейцы, мы плевали не только друг в друга во время урока, но и в картину. Мастерство плевания и точность отрабатывались на практике. Когда кто-то попадал в глаз или лоб нарисованной Вере Тирановне, то класс просто заливался над этим, а Муха, не замечая, продолжала вести урок.
На смену охотничьим трубкам индейцев пришла артиллерия. Снаряды изготавливались из жеваной бумаги, помещались на линейку и отправлялись точно в цель. Зона поражения была просто огромной. Шлепок, долетевший до цели, разлетался во все стороны. Можно было прекрасно поражать сразу несколько целей. Идеальное оружие массового поражения.
Однажды Митька Царев решил снова покуситься на святая святых Мухиного класса. Он прожевал целый тетрадный лист и мастерски отправил снаряд в картину. Но это был не быстролетящий мелкий калибр, выпущенный из трубки, который можно было вполне не заметить. Это была самая настоящая бомба. Бомба медленного реагирования. Дальше все происходило, как в замедленной съемке.
Снаряд был выпущен. Муха заметила его. Мы заметили, что Муха заметила его. Его траектория четко направлялась в картину. Муха резко перестала говорить. Тишина. Мощный шлепок жеваной бумаги попадает прямо в лоб рисованной Вере Тирановне. Расплющивается, закрывая полглаза, и медленно стекает по картине вниз. На Мухе буквально на было лица. Она пулей вылетает из класса.
– Митяй, ты че, кукухой поехал? – начал Данила. – Сейчас наша Тирановна придет и всыплет нам по первое число.
– Ой, да ладно, что ль, не первый раз, – парировал Митька.
– Дима, ну так же нельзя, она же обиделась, – подключилась Катька.
– Я после уроков сидеть не буду, – сказал кто-то с первых парт.
– А вам, задроты, кто вообще право голоса давал, сидите и книжки читайте, – осадил отличников Митяй.
Я молча наблюдал за ситуацией. Муха мне не нравилась, но классная не нравилась еще больше. А я уверен, что она уже полубеговой походкой несется в нашу сторону. Уничтожать. Казнить. И карать. За преступление века. Преступление против семьи. Ее семьи.
– Ты должен признаться и понести наказание, –
