не будет. Потому что в динамике любое явление – лишь промежуточное звено между причиной и следствием. И нет ни добра, ни зла, есть только сменяющие друг друга формы самоусложняющейся материи, которые равнозначны уже потому, что когда-либо существовали и хорошо выполняли стоящие перед ними задачи.
Космоса людей не будет. Будет космос машин. И это хорошо и справедливо.
Часть первая
Моя совесть
Смерть сидит передо мной в пиджаке и при галстуке. Ни косы, ни человеческих черепов, ничего такого, что я ожидал бы увидеть, если бы вообще мог ожидать встречи с ним. Но он явился неожиданно, как и положено смерти, и я не успел представить его себе.
Всего секунду назад я был застрелен на тихой парижской улочке. Я не сумел разглядеть лица, да оно бы и не понадобилось мне, ведь уже нет смысла давать показания, да и чего стоят показания мертвеца – но, кажется, он был черным. Потому-то я и не видел ничего, кроме блестящих в свете плоского городского неба глаз, маленьких темных глазок, с какой-то беспочвенной злобой уставленных на меня.
Но сейчас важно не это. Важен он, Смерть, сидящий напротив меня в пиджаке и при галстуке, как будто я был такой уж важной персоной, ради которой стоит надевать галстук. Я вижу его, вижу только его и ничего больше. Но, если поднапрячься, я вижу ещё и себя, стоящего перед его величеством, а вокруг нас раскидывается цветущее поле, или простирается какой-то бесконечный офис с пустыми креслами, или, в принципе, что угодно. И я понимаю, почему это так: пространства в привычной нам форме тут не существует, время идёт не так, и я могу вообразить любое окружение, какое мне только по вкусу.
Моя Смерть – мужчина. И это тоже понятно – так он выглядел в каком-то сериале, так я его и представлял. Кто-то скажет, что Смерть – скорее женщина, но я сексист и ни за что не доверю судить мою душу женщине. Нет уж, спасибо, хватило и на "том" свете.
Он разбирает мои поступки. Не все, конечно, а только те, которые я сам помню. Он не говорит ни слова, но я точно знаю, какой момент мы обсуждаем сейчас – и так все время. Говорю тут только я, и получается, что я сам хвалю и осуждаю себя.
– В десятом классе я пригрозил хулигану, который приставал к Анечке. Анечка мне нравилась, а он был негодяй, я поступил правильно. Но, когда я был маленьким, я мучил котенка Тюпу во дворе. Это плохо, я виноват
В четырнадцать лет я ударил своего двоюродного брата, потому что он мерзкий. Но он ничего не сделал мне в тот день, я просто вспомнил, какой он мерзкий. Это не очень хорошо, поэтому я скорее виноват, чем нет.
А в девятом классе моего приятеля задирал другой хулиган, и даже ударил его, а я не вступился. И такая же ситуация была в четвертом классе, только задирали моего лучшего друга. Я струсил и виноват в этом.
И вообще, я злился на хороших людей и прощал ублюдков, особенно в детстве. Виновен.
Я никогда не был жаден и никогда не делал ничего низкого за деньги. Когда меня просили
