в Париже, в среде русских эмигрантов; уклон – несколько мистический (скажем, отдаленно напоминающий Гоголевский «Портрет» или «Лугин» Лермонтова). Но именно в силу не политического характера, они могли бы, может быть, привлечь внимание более широкой публики, чем чисто монархические книги; это мнение разделяют многие, с кем я советовался. Рассказы не дурны. Их, в частности, готово взять у меня «Возрождение», но там можно поместить лишь часть, и отдельной книгой интереснее бы. Часть у меня готова, для других есть план. Размер книги можно бы согласовать, сделать больше или меньше, размера Ширяевских рассказов или его «Ди-Пи в Италии».
К сожалению, тогда книгу издать не получилось. Некоторые рассказы были напечатаны во второй половине 1950-х годов в парижском журнале «Возрождение» и нью-йоркской газете «Новое русское слово». Сама же книга была издана впервые в 1992 году в Иерусалиме, в издательстве «Экспресс». Д. М. Штурман, многие годы дружившая с Владимиром Рудинским, написала в предисловии к этому изданию:
Начну с того, что «Страшный Париж» интересен. Независимо от мнения упомянутых выше критиков, сотрудники издательства, взявшегося его опубликовать, читали его наперебой – и в машинописи, и в гранках. А в наши дни беллетристика интересная – это редкость…
В. Рудинский возникает в «Страшном Париже» с мало известной современному читателю зарубежной русской периодики стороны. Представитель второй, 1940-х гг., волны эмиграции (автор называет ее «новой эмиграцией», в отличие от первой, послереволюционной), монархист по убеждениям, потомственный русский интеллигент из кругов интеллектуально-аристократических, В. Рудинский – по образованию и специальности – лингвист, полиглот, владеющий многими языками, при этом и экзотическими, не только на разговорном, но и на глубинном научном уровне. Кроме того, он этнограф, знакомый с верованиями, обычаями, философией, магическими представлениями многих уникальных культур. За его плечами Ленинградский (ныне снова Петербургский) университет и Парижская школа восточных языков…
В жизни каждого из нас сложно переплетаются многие причины нашего внешнего успеха и неуспеха. «Страшный Париж» подтвердил (косвенно) мою догадку о том, что Рудинский-лингвист, при его уникальных знаниях и далеко не полностью опубликованных научных трудах, не сделал официальной научной карьеры на Западе, куда он попал достаточно молодым, лишь потому, что гражданский патриотический долг, как он его понимал (борьба против коммунизма, защита монархической идеи), отвлекал его от направленной на карьеру научной работы и превалировал надо всем прочим. В новеллах просматриваются еще и драматические личные обстоятельства (при серьезном и глубоком отношении лирического героя к любви и налагаемому ею рыцарственному долгу). Сквозь весь цикл проходит взаимное противостояние инфернального Зла и мирового Добра. Противоборство между ними разворачивается как внутри человеческой души, так и вокруг нее. С одной стороны –
