, я выбирал какое-нибудь семейство и представлял себе, как проходит их жизнь, какие надежды лелеют и к чему стремятся отцы, гордятся ли матери детьми или разочаровались в них, кого из детей ждет успех, а кто отдастся на волю волн и ничего не добьется. Мимо бесконечной чередой проплывали люди, которых я прежде не встречал и больше не встречу, но на минуту, когда они оказывались рядом, я отчетливо видел в каждом личность, и время от времени кто-нибудь из них зажигал во мне искру интереса, которая теплилась в памяти даже после того, как они скрывались из виду.
Мне захотелось взять наугад одно из этих семейств и выдумать историю о том, как они каждый год отдыхают на море.
Эта история не могла стать пьесой. Для театра она не подходила, да и в любом случае с пьесами было покончено.
Она должна была стать романом, но все мои предыдущие попытки написать роман в конце концов оказывались в мусорной корзине. Мне не хватало словарного запаса. Я барахтался в поисках новых слов, которые раньше не использовал, сбивался, запутывался и злился. Но теперь я решил, что не стану писать с прицелом на публикацию. Даже если роман будет закончен, я никогда не предложу его издателю, чтобы не потерпеть очередное фиаско.
Я собрался писать просто ради того, чтобы писать, и однажды вечером в номере отеля приступил к работе. Вскоре я столкнулся с теми же трудностями, которые мучили меня всякий раз, когда я брался за роман. Я ломал голову, подбирая слова, но те, которые мне удавалось найти, не сочетались друг с другом. Я оказался в еще худшем положении, потому что на этот раз у меня под рукой не было ни толкового словаря, ни словаря синонимов.
После нескольких бесплодных попыток я начал задумываться: уж не сбился ли я с пути? Я хотел написать о простых, обыкновенных людях, живущих ничем не примечательной жизнью, но подыскивал для этого цветистые обороты и высокопарные фразы. Конечно же, лучше всего было говорить об этих людях простыми, обыкновенными словами, которыми они сами описали бы свои чувства и приключения. Я решил попробовать так и сделать – ограничиться скромным запасом слов, который есть в моем распоряжении, и посмотреть, хватит ли мне его. Может, у меня и не выйдет книги, которую люди захотят прочесть, но зато карандаш не будет лежать без дела, и мне по вечерам найдется занятие.
Сюжет был прост, настолько прост, что, пиши я не для собственного удовольствия, я бы постыдился брать его для романа. Семья из пригорода – муж, жена, взрослая дочь, которая работает в швейном ателье, сын, который только что устроился в лондонскую контору, и младший сын, еще школьник, – ежегодно ездит на две недели отдыхать в Богнор. Я собирался написать о том, как проходит каждый день их отпуска, начиная с вечера перед отъездом и заканчивая днем, когда они собирают вещи, чтобы возвращаться домой; как они каждое утро выходят из старенького пансиона и спускаются к морю; как отец во время короткой передышки от скучной работы обретает надежду на будущее; как дети жаждут романтики и приключений; как мать, которая боится моря, пытается убедить остальных, что ей все нравится.
Простой стиль поначалу давался мне не легче, чем прежний витиеватый. Было трудно избавиться от привычки подыскивать эффектные выражения и мудреные обороты. Но рано или поздно незатейливые слова пробьют себе дорогу. Со временем дело пошло так гладко, что за вечер я успевал написать гораздо больше, чем раньше.
Но и в этом стиле были свои подводные камни. Если писать слишком просто, скатываешься в вульгарность, и язык становится примитивным до нелепости. Если переусердствовать, придумывая заурядных героев, они становятся очень маленькими, и начинаешь относиться к ним покровительственно. Я не сразу нашел золотую середину. Сначала я смотрел на своих персонажей сверху вниз, а потом слишком далеко зашел в противоположном направлении и обнаружил, что смотрю на них снизу вверх. Только по-настоящему узнав их, я смог без труда идти с ними наравне.
Особая прелесть состояла в том, что я не продумал план романа заранее и не знал, что произойдет в следующей главе, пока не наступала очередь ее писать. Это позволяло мне сопереживать героям, потому что каждый вечер, ложась спать, они точно так же не знали, что будет с ними на другой день, как не знал об этом и я, когда выключал лампу на столе и ложился спать сам. Готовый роман я назвал “Две недели в сентябре”.
Я все время повторял, что пишу только для себя и вовсе не собираюсь издавать роман. Иначе я не получал бы такого удовольствия от работы над ним. Но, закончив, я не мог удержаться от желания показать его кому-нибудь и узнать, что о нем думают. Когда я перечитал книгу, мне показалось, что она написана детским языком, но совсем не годится для детей. Нечего было и думать выдавать ее за детскую, но я не мог представить, какой взрослый возьмется такое читать.
“Конец пути” опубликовал Виктор Голланц – единственный издатель, которого я знал лично. Правда, Голланц был интеллектуалом и отличался взыскательностью. Романы, которые он публиковал, завоевывали признание критиков за свои художественные достоинства, и предлагать ему “Две недели в сентябре” было все равно что
