В Москве, которая всегда считалась гостеприимным городом, прежде гостей хорошо кормили. Но ты – голытьба. Угости нас хоть нашим же чаем. Привыкай к московским традициям, – назидательно, но шутливо сказал Гольдман.
– Пошел ты к черту! – рассмеялся Кольцов.
– Понял. Разжигать примус тоже не умеешь. Ладно, я тебе помогу.
Гольдман пошел на кухню и уже оттуда, через открытую дверь, сказал:
– Герсон просил передать, что с патриархом Тихоном договорились. Он примет вас с Иваном Игнатьевичем завтра в два часа пополудни. И просили не опаздывать. У них там, в Троицком подворье, пропускная система построже, чем в нашей конторе.
Кольцов обернулся к отрешенно сидящему в уголке гостиной Ивану Игнатьевичу:
– Слышал, Игнатьич? Завтра пойдем к твоему патриарху!
– К самому? – взволновался Иван Игнатьевич.
– Не слышал, что ли? К самому Тихону.
– Ох ти, мать чесна! Дондеже своимы глазами на яго не погляжу, в век не поверю, – бормотал Иван Игнатьевич. – До константинопольского меня и на порог не пущали, а тута… фу ты – ну ты! Из ентого чего выходить? Шо наш рассейский патриарх лучшее усех других, бо людей понимаить. Потому, православный.
И Иван Игнатьич схватился с места, склонился к своей котомке, стал что-то в ней искать. Краем глаза Кольцов заметил: своей серой заячьей шапкой он стал старательно начищать подаренные ему в Харькове сапоги, доводя их до зеркального блеска.
Глава вторая
До Троицкого подворья на Самотеке они шли пешком. День был веселый, солнечный. В город незаметно и осторожно прокрадывалась весна.
Они долго шли вдоль высокого каменного забора, и Иван Игнатьевич старательно обходил лужи, опасаясь испачкать сапоги.
Отыскали ворота, рядом с ними – отдельную калитку, возле которой лениво прохаживался красноармеец. Заметив приостановившихся Кольцова и Ивана Игнатьевича, он окликнул их:
– Тута не дозволено стоять. Запрещено!
– А может, нам все же можно! – не спросил, а утвердительно и строго сказал Кольцов. – Вызови начкара!
– Они час назад, как отбыли, – ответил часовой и, что-то вспомнив, торопливо полез в карман шинели, извлек оттуда клочок бумаги, заглянул в него: – А вы случаем не Кольцов будете?
– Кольцов!
– Из Чеки?
– Из Чеки.
– Вы тут чуток погодить. Я зараз!
Красноармеец скрылся за калиткой. И они услышали, как он там, на подворье, кого-то окликнул:
– Гавриш! Гукни сюды того святого, шо утром компотом нас поилы. До их прийшлы!
Вскоре калитка вновь открылась, и за спиной красноармейца они увидели высокого холеного священника в черном подряснике.
– Входите! – сказал он.
Красноармеец посторонился, пропуская Кольцова и Ивана Игнатьевича.
Священник подождал, пока они пройдут сквозь калитку, и молча
